Заговор призраков - [20]

Сэра Чарльза Линдена она заметила не сразу. Кузен устроился на подоконнике, поджав по-турецки ноги. Возможно, он и походил бы на страдальца, если бы не серебряный поднос у него на коленях. На подносе в изобилии лежали сладости – розоватые квадратики рахат-лукума, зернистая нуга, похожие на ломтики янтаря цукаты. Чарльз уписывал их за обе щеки и слизывал сахарную пудру с пухлых губ.

Агнесс смотрела на него во все глаза, выискивая пресловутую печать порока на челе, но его лоб был гладок и чист, и его миновала даже такая, казалось бы, неизбежная напасть, как прыщи. А румянец во всю щеку и тот беззаботный аппетит, с которым он уплетал сласти, придавали лорду Линдену трогательную непосредственность. Но давешняя сцена не давала Агнесс покоя.

К слову сказать, она не рассчитывала застать кузена стоящим на коленях в углу, но ожидала увидеть хотя бы проблески раскаяния (лорд Линден отрезал кусочек нуги и съел его с ножа). Разве могла она забыть, как весь город травил Милли за то лишь, что та обвенчалась с отцом своего ребенка? А Чарльзу блудодейство сошло с рук. Все потому, что он мужчина. Или потому, что лорд.

Агнесс почувствовала, что уже закипает, хотя они еще словом не обмолвились.

Не зная, как привлечь его внимание, она настойчиво зашелестела платьем, а потом кашлянула, как будто от пыли. Уловки возымели действие: Чарльз обернулся, поставил поднос, схватив напоследок кусочек ананаса, и поклонился учтиво, как на балу.

– Кузина Агнесс.

– Кузен Чарльз.

– Я думал, ты назовешь меня «милорд», – мальчик расхохотался так заразительно, что Агнесс поневоле заулыбалась. – Уж очень испуганной ты показалась. Не робей, со мной можно по-свойски. Без церемоний. Дядюшка лишил меня карманных денег, так что это я тут на правах бедного родственника.

Улыбка сползла с ее лица.

– Какие вы, женщины, обидчивые. Я и не думал попрекать тебя твоим происхождением! А если кто-то напомнит тебе, откуда ты родом, сразу дай мне знать – болтунишка отведает моей трости.

С этими словами он бросил за спину раскрытый перочинный нож, бросил небрежно, но лезвие вонзилось в бархатную подушку. Перламутровая рукоятка тускло заблестела в лучах лондонского солнца.

Агнесс почувствовала, как корсет становится тесным, хотя туго она его никогда не затягивала. Нет, нельзя поддаваться на провокации. Понятно, что Чарльз пробует ее на твердость, как избалованный, закормленный конфетами шалопай испытывал бы новую гувернантку. Пусть себе ехидничает. Огонь скоро угаснет, если не подкидывать в него дрова.

– Я ценю твое заступничество, кузен Чарльз, но я довольна тем, кто я есть. Если напомнить мне о моем происхождении, я не обижусь.

Усмехнувшись, милорд обошел вокруг нее, и она едва удержалась, чтобы не развернуться прыжком, когда он оказался за спиной. Да что же это, в самом деле? Неужели испугалась глупого сорванца? И это после увиденного в парке?

– Твое смирение заслуживает награды. Как ты смотришь на то, чтобы стать леди?

– Едва ли это возможно. Разве что небо разверзнется, и оттуда посыпятся титулы.

– О, это более чем возможно, – сказал Чарльз, начиная еще один круг. – Ты можешь стать леди Линден. Моей леди.

Агнесс закусила губу.

– Но сначала ты должна мне понравиться.

В ушах у нее застучало и сделалось горячо. Каков наглец! Прошло всего лишь две минуты, а у нее уже руки чесались исколотить его кочергой, а потом сунуть головой в ведерко для угля – вон то, в форме раковины. А ведь в Итоне он провел пять лет… Как его там не убили?

– Что молчишь, кузина? Понравься мне, и я осыплю тебя золотыми клубничными листьями. Хочешь, я расскажу, что мне нравится?

– Сомневаюсь, что мистер Линден придет в восторг от твоей затеи.

– Так ведь затея не моя, а его.

– Что? – спросила она чуть громче, чем следовало.

Чарльз вытащил из подушки нож и ни с того ни с сего полоснул бархат. Серебряное лезвие мелькнуло два раза. «Л». «Линден». А когда он обернулся, в прозрачных глазах сквозила обида, такая искренняя, что Агнесс засияла. Не от злорадства – от радости. Наконец-то в нем проступило хоть что-то детское.

– Он хочет, чтобы я на тебе женился – это как пить дать. Иначе с чего бы ему в каждом письме петь тебе дифирамбы? Кузина Агнесс то, кузина Агнесс сё. Не припомню, чтобы он так восторженно отзывался о другой женщине.

Оттолкнув поднос, он забрался на подоконник с ногами и болезненно зажмурился, как будто перед ним уже маячил алтарь, похожий издали на плаху. Ах, вот в чем дело! Осторожно, чтобы не запачкаться сахарной пудрой, Агнесс присела рядом.

– Чарльз, мне вовсе не хочется за тебя замуж и не захочется никогда. И даже графская корона с золотыми листьями меня не соблазнит. И уж тем более я не желаю знать, какими способами можно тебе угодить. Что же до твоего дяди, то он… он просто добр ко мне.

– И только-то?

– Конечно.

Мальчишка надолго умолк, рассеянно поигрывая ножом. То подкидывал его, то крутил вокруг большого пальца. Мелькание лезвия беспокоило Агнесс. А ну как порежется? Несколько раз лезвие почти касалось кожи, но пальцы Чарльза оказывались проворнее.

– Может, ты и права. Хотя мне его доброта никогда глаза не колола. Если он такой добрый, то почему загнал меня в Колледж?