Заговор обреченных - [12]

Генерал все говорил и говорил, старательно подбирая непослушные, черствые в его устах немецкие слова. Однако штандартенфюрер уже совершенно потерял интерес к нему. Он вдруг со всей ясностью осознал, как жестоко ошибся в этом кретине. Как он вообще мог предложить кандидатуру этой мрази?.. И это он, д’Алькен, слывущий психологом и чуть ли не прорицателем!

Были мгновения, когда штандартенфюреру попросту захотелось выплеснуть остатки пива в лицо этой грязной русской свинье и уйти. Возможно, так и поступил бы, если бы не осознание того, что встреча все же проходит по личной просьбе Гиммлера.

– Не время расшаркиваться, генерал Жиленков, – брезгливо прервал д’Алькен его бесконечный монолог. – Не вре-мя! Спрашиваю со всей ответственностью: вы согласны возглавить Русское освободительное движение? Да или нет?

– Нет, – поспешно ответил генерал. И д’Алькен явственно почувствовал, что тот боится Власова, как сицилийский мафиози – своего «крестного отца». – Нет и нет. Прошу так и передать рейхсфюреру… При всем моем личном уважении к нему и вам, при всей благодарности за доверие.

– Это ваше окончательное решение?

– Поверьте, в эти страшные дни во главе движения может быть только Власов. Многие офицеры знают его еще по фронту, по довоенной службе, по обороне Москвы…

– Так я спрашиваю: – побагровел штандартенфюрер, – ваше «нет» – это ваше окончательное «нет»?!

Жиленков нервно побарабанил костяшками пальцев по столу. Не соглашаться с лестным предложением штандартенфюрера, одобренным к тому же всемогущим Гиммлером, казалось еще опаснее, чем вот так, за кружкой пива, решать судьбу генерала Власова и всего освободительного движения.

– Окончательное, – выдохнул он с таким стоном, словно умудрился выкрикнуть уже из могилы.

Д’Алькен облегченно вздохнул, как человек, сумевший довести до логического конца тяжелую, занудную миссию.

– Что ж, примем это к сведению. Думаю, за более подходящей кандидатурой дело не станет.

– Не хотелось бы, – промямлил Жиленков.

– Вас это уже не касается, генерал! – резко отрубил штандартенфюрер. – Лично вас это уже ни в коей мере не касается.

Допив пиво, д’Алькен старательно рассчитался с официантом, но только за свой обед, чем вызвал молчаливое негодование Жиленкова, уверенного, что его здесь потчуют как гостя.

– Лично вас, генерал Жиленков, все подробности этого дела уже не касаются, – зачем-то повторил штандартенфюрер, не обращая внимания на присутствие официанта, невозмутимо наблюдающего за тем, как русский горячечно извлекает из внутреннего кармана френча свой бумажник.

– Меня как одного из руководителей движения такие вопросы не могут не касаться, господин полковник, – впервые резко возразил Жиленков.

На улице было душно. Яркое июльское солнце буквально испепеляло всякого, кто оказывался под его лучами, и полковник с генералом сразу же почувствовали, как прекрасно было там, в полуподвальном прохладном зале ресторанчика.

Д’Алькену неприятно было осознавать, что этого русского кретина с генеральскими погонами, доставшимися ему по чистому недоразумению, придется везти в своей машине. Но все же он пригласил его сесть, напомнив шоферу, что тот должен будет отвезти господина генерала в Дабендорф.

– Если хоть кто-нибудь, хоть одна живая душа в штабе Власова…

– Никто и никогда, – упредил его Жиленков. – Разговор сугубо между нами.

– Тем более, что всякое разглашение явно не в ваших интересах, – процедил штандартенфюрер с такой угрозой в голосе, что генерал поневоле вздрогнул и выпрямился, словно новобранец перед фельдмаршалом.

7

«Это свершится сегодня, – зажав портфель между коленками, Штауффенберг достал из кармана носовичок и старательно вытер вспотевший лоб. Настоянная на сосновой хвое духота разъедала его в эти минуты точно так же, как кислота, которую он только что выдавил из ампулы в приемной начальника штаба Верховного главнокомандования вермахта, разъедает сейчас проволочку в его начиненной экзогеном[6] мине. Он очень остро ощущал течение уже даже не минут – секунд. Время и жара… подогреваемая страхом и волнением июльская жара. – И все же это свершится сегодня… Теперь я не отступлю, даже если придется погибнуть вместе со всеми…»

– Мы опаздываем полковник, опаздываем, – нервно поторопил его генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Кейтель, чуть сбавляя шаг. Только увечность его коллеги, начальника штаба армии резерва, не позволяла выразиться более резко. Вначале полковник с опозданием прибыл к нему в штаб, затем, уже с улицы, вернулся в приемную, поскольку забыл там портфель с бумагами. Мало того, он умудрился забыть у него даже ремень!.. Что вы хотите, армия резерва! Даже такой боевой офицер, как Штауффенберг, проработав там каких-нибудь полмесяца, превращается в закоренелого разгильдяя.

– Так сложились обстоятельства, – пробормотал в свое оправдание фон Штауффенберг. Но тут же вспомнил о миссии, о той исторической миссии, с которой ему предстояла явиться в павильон, где проходило совещание, и лицо его приобрело надменный вид.

– Обстоятельства еще будут складываться, полковник.

О чем подумал Кейтель, говоря эти слова? Или, может, вообще ни о чем? Тот случай, когда мысли источает само Провидение?