Заговор обезьян - [5]

Так они и ехали рядом, и конвоир всё не оставлял своими заботами. Заметив на правом плече арестанта белую нитку, жестом показал: стряхните. И тот, скосив глаз, снял нитку и начал накручивать её на указательный палец. Но, ненароком подняв глаза, вдруг поймал холодный и жесткий вертухайский взгляд, и это было так неожиданно и особенно неприятно после доброжелательных заискиваний ещё минуту назад. А ведь, казалось, должен был уже привыкнуть, но всякий раз его удивляла враждебность, которую время от времени выказывали ему люди. Но старлей Братчиков ничего такого не выказывал, ну, если только самую малость. Просто он был из посвящённых, и знал, что будет с этим человеком совсем скоро — даже посмотрел на часы, а зэк ни о чём таком и не догадывается. Это знание забавляло старлея, вот и позволил себе немного лишнего. Но взгляд до времени пришлось притушить и снова стать улыбчивым и доброжелательным.

И когда поезд, скрежеща всеми составными частями, медленно тронулся после очередной остановки, он отстегнул заключённому руку, пересадив на другую полку. И не просто снова приковал, а, достав бумажную салфетку, обернул запястье: так браслеты не будут натирать! Арестант, поблагодарив, свободной рукой снял очки и стал тереть глаза: бороться со сном становилось всё трудней и трудней. Оставалась надежда на конвоира, в случае чего должен толкнуть. Если служивый сам не заснёт! «Не заснёт!» — известила грохотом дверь, и в купе на смену напарнику ввалился Балмасов.

Откинувшись на перегородку, капитан минут пять в упор рассматривал подневольного человека, будто только сейчас увидел. И его большое лицо с курносым носом и узким ртом, прикрытым редкими усами, было хмурым и брезгливым. Продемонстрировав презрение, Балмасов достал ножичек и, клацнув кнопкой, выбросил лезвие в сторону арестанта. Тот не шевельнулся. А капитан, нарочито цыкая зубом, стал чистить ногти. Руки у конвоира были аккуратные, с длинными пальцами, и будто принадлежали другому человеку. Но нет, не другому, у большого пальца на левой руке, как клеймо, были выколоты две буквы «ВВ», а вокруг них кружком шли мелкие звёздочки. И что они означали, можно было только догадываться…

Братчиков, с усмешкой наблюдавший за гигиенической процедурой старшего, перевел взгляд на заключённого: чай будете? Тот кивнул, и конвоир поднялся, но тут же был остановлен капитаном.

— Ты… это… что так суетишься перед зэком-то? — любуясь своими ногтями, строго спросил Балмасов. — Не знаешь главное конвоирское правило?

— Какое? — нехотя, только для порядка спросил старлей.

— Так вот слушай и запоминай: куда зэка ни целуй, у него везде — жопа. Короче говоря, чем меньше его обхаживаешь, тем меньше от него неприятностей. Усёк?

— Но кормить-то его надо! — стал раздражаться напарник.

— Покормим, как не покормить… Слышь, это… везли как-то тут одного… по глупости попался кирюха, не повезло, короче, а так пацан вроде правильный был. Хорошо так ехали, закуска, водчонка… Ну, и мы ж не звери, водяры и ему поднесли… А, видно, попало на старые дрожжи и развезло его в дымину… Ну, и что ты думаешь? Он же, мудозвон, нас и заложил: мол, это конвой его упоил. Бывает же сволота? Правда, свой косяк он потом отработал и по полной программе, но осадок-то остался!

— Ну, нашего-то с чая не развезёт.

— А кто его знает, кому и чифирь — коньяк, — коротко хохотнул Балмасов.

— Ну, всё! Я тебе его, какого есть, сдал. Только стаканы принесу и…

— Иди, иди! — разрешил Балмасов. Слава, не задвигая дверь, вышел, подмигнув арестанту. А капитан продолжал чистить ногти и делал это так тщательно, что в какую-то минуту показалось: этот огромный человек вычищает из-под ногтей не грязь, но кровь. Заключённый тотчас устыдился своей неприязни к конвоиру, но, сам того не подозревая, был недалек от истины.

По зонам ходят легенды о свирепости спецназа службы исполнения наказаний, что был натаскан держать в повиновении тысячи заключённых. И заключённые боялись не контролёров колонии, а именно этих обученных на человечине специалистов. Самим-то вертухаям не с руки устраивать массовую порку. Одного-двух отходить палкой — да как два пальца об асфальт, и огонь с вышки открыть — пожалуйста, рука не дрогнет, но целый отряд обработать — себе дороже, кирпичи в тех местах и с неба могут падать. К тому же избиение подневольных — тяжкий труд, требующий определённых навыков, и главное, беспощадности. А охранники колоний, часто ленивые и безразличные, считающие минуты до окончания смены, беспощадными не были. Нет, случаются и среди них истовые служаки, придирками доводящих до белого каления, но патологического зверья в конвоирской среде не так много. И если не выказывать им зэковский гонор, то отношения могут быть почти нормальными, если за колючей проволокой есть подобие нормы.

Зверей воспитывают в спецназе, на зеках они и отрабатывают приёмы, им ведь надо держать себя в форме. И часто одно только обещание вызвать эту буц-команду умеряло пыл недовольных, а один карательный рейд в колонию надолго смирял подневольный народ. И Балмасов время от времени участвовал в таких зачистках, и однажды был замечен в избиении арестанта, вскрывшего себе живот. От истекавшего красным соком человека Балмасова оттаскивали несколько сослуживцев, возможно, только по случайности не вошедших в раж от вида и запаха крови.