Заговор францисканцев - [62]

– Не бросайте меня. Мне нужно хоть одно знакомое лицо во всем этом переполохе.

Орфео кивнул и пристроился прямо за спиной понтифика. Ему вдруг стало не по себе под взглядами тысяч пар глаз, направленных в его сторону. Он бы с куда большим удовольствием замешался в толпу. Тебальдо обернулся:

– Нет, не позади. Рядом со мной! – сказал он. Прелаты провели папу и дожа, а также их свиты между двумя огромного размера штандартами, украшенными ликами святого Марка и вознесенными на сосновых древках на высоту корабельных мачт. За штандартами Орфео видел пять свинцовых куполов базилики, увенчанных фонарями-луковицами. Снаружи стены ее украшала мозаика и беломраморные барельефы святых, ангелов и мифических героев, вырезанных над пятью арками дверей и в проемах самих арок. Все горизонтальные выступы на фасаде заросли лесом статуй работы давно покойных камнерезов.

Папа подтолкнул Орфео локтем и кивнул на четверку коней над главным портиком. Их бронзовые мускулы вздувались, словно упряжка готова была сорваться с террасы подобно легендарному Пегасу. Тебальдо вполголоса проговорил:

– Этих я надеюсь когда-нибудь вернуть. Недорогая цена, если за нее мы купим объединение церквей.

Орфео хорошо знал мысли папы по этому поводу. В море, одну звездную ночь за другой, Тебальдо Висконти открывал свои замыслы гребцу, как старший в семейном клане передает младшему мудрость предков – или, быть может, из уважения к покойному дядюшке Орфео, святому Франческо.

– Мне хочется совершить два дела, – говорил он, лежа рядом с юношей на корабельной палубе и устремив взор в небеса. – Я хочу воссоединить Западную и Восточную церковь; и хочу искоренить злоупотребления среди белого духовенства. Надеюсь на помощь братства вашего дяди и в том и в другом, если Господь даст мне силы и время. Их нынешний генерал, Бонавентура, сочувствует моим замыслам. Он считает, что ордены, при поддержке университетов, способны реформировать нашу Святую Матерь Церковь, побороть ереси и совершить огромный шаг к воплощению Царства Божия на земле. Именно такой человек необходим мне рядом.

Он говорил об осаде Византии. Хотя произошло это задолго до рождения Тебальдо, папа отлично знал историю: читал ужасающие отчеты Нисеты Чониатеса, который сам был тому свидетелем, и пересказывал Орфео его рассказ о том, как Энрико Дандоло, слепой дож, в 1202 году обратил четвертый крестовый поход к выгоде Венеции.

– Когда эти так называемые христиане взяли Византию, то сожгли столько домов, что хватило бы застроить три самых больших город в Ломбардии, – говорил он. – Они выбрасывали мощи святых мучеников в сточные канавы, осквернили даже святое тело и кровь нашего Спасителя. Они вырывали самоцветы из священных сосудов Айя-Софии и превращали их в чаши для попоек. Разрушив высокий алтарь, они ввели в собор лошадей и мулов, чтобы навьючить их награбленным. Нисета говорит, что, если какое-либо из животных падало, поскользнувшись, воины пронзали его мечами, оскверняя церковь кровью и калом. Затем эти рыцари посадили на патриарший престол обычную шлюху и заставили ее плясать в святом месте. И в своей похоти не миловали ни невинных дев, ни даже Христовых невест.

Последовало тяжелое молчание. Папа вглядывался в восточный край небосвода.

– Многие из украшений собора Святого Марка – добыча того набега, и среди них – чудесные кони, украшающие фасад над площадью. Эти предвестники антихриста не постеснялись украсть оружие святого Стефана, голову святого Филипа и лоскуты кожи с тела святого Павла. Впрочем, дожа больше интересовали торговые льготы в Восточной империи и возможность вытеснить из этих областей генуэзцев и пизанцев. Не побоюсь сказать, что ваши друзья венецианцы легко продадут душу за выгодные торговые пути.

Когда процессия вступила под главный портик базилики, Орфео отвел взгляд от четверки коней, обратив его к свите дожа и самому правителю города. Орфео не сомневался, что преемник Дандоло, не говоря уже о купцах, прогуливающихся вдоль Риальто, не замедлили бы отравить нового папу, если бы услышали, что он думает о знаменитой скульптуре. Однако, судя по их сияющим лицам, несколько слов, брошенных вполголоса, не дошли до их ушей. Пока что Венеция собиралась чествовать высокого гостя торжественной мессой в базилике, а потом проводить на отдых во дворец дожа.

К ночи Орфео наконец сумел потихоньку скрыться из папского кортежа. Оставив позади сияние свечей, блистательные одеяния венецианских вельмож и тончайшие лакомства, которых хватило бы ему на год, он вышел на пустынную темнеющую площадь. На булыжник мостовой падали полосы света из окон дворца. По набережной юноша скоро добрался до знакомой улочки, застроенной лавками и пересеченной множеством переулков. В одном из таких тупиков вывеска приглашала прохожих в его любимый «ридотто». Сегодня Орфео не влекли ни карты, ни кости, но от чаши вина в компании старых товарищей по палубе он бы не отказался. Кроме того, в таверне, не хуже чем в гавани, можно было разузнать, куда стоит наняться гребцом.

Он пригнул голову под низкой притолокой и заглянул в дымную полутьму. Никаких вам лавочников, ремесленников и гильдейской знати! Моряки, старьевщики, трубочисты, попрошайки, готовые за грош с почетом высадить вас из гондолы, – вот завсегдатаи «Иль Грансьеро». Пока что голоса звучали приглушенно, но к середине ночи здесь станет шумно от пьяного бахвальства, а после колокола, возвещающего о закрытии кабаков, они разбредутся, спотыкаясь, по домам и углам. Эти люди одевались в простые плащи, а для тепла оборачивали бедра полосами ткани. Пившие наравне с мужчинами женщины кутались в простые серые шали и носили на шее ожерелья из крошечных колечек – украшение, полагавшееся по венецианским обычаям самым бедным. Сверху, из комнатушек над низким потолком, доносились мужские стоны и кряхтение и женские смешки. Орфео улыбнулся: хорошо вернуться домой! Хорошо освободиться на время от величия, уже поглотившего нового папу.