Заговор Черной Мессы - [10]

Немецкая слобода поразила прежде всего чистотой и аккуратностью. Судя по всему, дворы и дома ежедневно просто мыли с мылом! Стерильность прямо-таки умопомрачающая… Идя по чистеньким гаревым дорожкам, Яга только завистливо цокала языком, а Митька фыркал, бормоча под нос что-то квасно-патриотическое. Нас встретили вежливо-корректные лакеи, сопроводили в дом. Десяток стрельцов последовал с нами, десяток остался во дворе, больше сотни, как и договаривались, оцепили слободу. Кнут Гамсунович дал конкретные указания, поэтому никто не нервничал, все проходило без суеты и паники, в атмосфере законопослушания и полного подчинения начальству. Усадив всех нас в своем кабинете, немецкий посол велел подать кофе и немедленно пригласить к нему требуемых лиц. Яга с Митькой от угощения отказались, а я с таким восторгом выпил чашечку, прилагая всю силу воли, чтобы не попросить еще. Кофе! Господи, ну как же я не догадался поинтересоваться у иностранных посольств. Их ведь в Лукошкине не меньше пяти. Купцы иноземные кофейные зерна, конечно, не завозили, а вот в немецкой слободе – пожалуйста, есть! По моей просьбе, для чистоты эксперимента, все десять телохранителей были вызваны, построены в ряд, и Митька придирчиво осмотрел каждого, медленно гуляя туда-сюда. Потом неожиданно развернулся и, схватив за грудки рослого крепыша с бесцветными глазами, громко потребовал:

– Так, быстро, без размышления, повтори – слон сосал соску!

– Нихт ферштейн, – не разжимая зубов, напряженно прошипел немец.

– Ах, не ферштеешь, – обрадовался Митяй. – Он это, Никита Иванович, он! А ну, покажи зубы! Зубы покажи, кому говорят… О, вот! Нет у него зуба, что я говорил! Братва, вяжи злодея!

Посол сурово кивнул, и стрельцы взяли парня под стражу. Мне было намного сложней, я ведь не видел своего врага в лицо. Было слишком темно, а по силуэту много не скажешь, но у одного охранника половина лица красовалась в свежих порезах, как у Шарапова.

– Ганс Гогенцоллерн?! – утвердительно спросил я.

Немецкий посол подумал и снова кивнул.

– Остальные свободны. Благодарю всех и приношу извинения за то, что оторвал от дела.

Прочие восемь молча кивнули, и по-военному развернувшись, вышли, не задавая вопросов.

– Они оба ваши, – подтвердил Кнут Гамсунович. – Надеюсь, вы упомянете его величеству о моем полном содействии властям?

– Всенепременно.

Я обернулся к двум равнодушно ожидающим охранникам:

– Ну что, граждане… вы задержаны по подозрению в нападении на работников милиции. Если у вас имеется алиби, какие-нибудь смягчающие обстоятельства, вопросы или протесты, то лучше заявить об этом сейчас, чем через пару часов в пыточной башне.

– Нихт ферштейн. – На лицах подозреваемых не дрогнул ни один мускул.

– В отделение обоих. Вот ключи от поруба, на данный момент он пустует. Сунете вниз, поставите охрану, дождетесь меня, мне еще надо кое-что уточнить.

Стрельцы понятливо кивнули и увели преступников, Яга с Митькой вышли во двор, а я намеренно задержался у посла.

– Кнут Гамсунович, давно хочу спросить… Вот вы – немец, сколько я слышал о Германии – порядок у вас в стране есть. А мы в России, что у меня, что здесь, живем в каком-то непреходящем бардаке. То ли с властителями не везет, то ли природа у нас такая… И ведь народ-то талантлив без меры, душой богат, руки золотые, потенциал огромный, а вот… никак.

– Да, да, мой друг… У вас удивительный народ, совершенно замечательный народ…

– И я о том же… Но вот ведь смотрю, даже по вашей немецкой слободе – все чистенько, вылизано, мужчины и женщины ходят выглаженные, вежливые. Детишки во дворе в белых воротничках и фартучках играют. Мусора нет, шелухи от семечек не видать, пьяные под заборами не валяются… Одним словом – культура. У нас этого нет, а у вас – есть. Почему? Что нам с Россией делать надо, чтобы страну из хамства вытащить?

– Пороть, – ласково и убежденно пояснил немец. – Пороть ежедневно. За провинность и в качестве назидания. Только так!

– Чего? – не понял я. – Как это – пороть?

– Как мы порем. Вот у нас в слободе утро начинается с порки. В шесть утра общий подъем, хоровое пение гимна Германии, а потом специальная зондеркоманда ходит по домам и проверяет, где мусор, где шум, где недозволенные речи, где просто пели с недостаточным почтением… Виновных там же на месте и порют. С утра десять шпицрутенов. За невымытые окна – двадцать, за грязь на улице – двадцать пять, за неопрятный вид – десять, за более серьезные проступки – до ста, за детские шалости – не больше пяти – мы же не звери…

Я вышел от него с больной головой и вздыбленными волосами. Слов не было… Фашист! Фашист натуральный! Да пусть нам по гроб жизни не быть в Европейском союзе, чем входить в него на шпицрутенах и детских слезах…

– Никитушка, ты че смурной такой?

– С немцем поговорил… о том, как нам благоустроить Россию.

– Да ты что?! Рази ж можно? Они ж, стервецы, отродясь ничего путного не посоветуют!

– Я бы не сказал… В моем мире немцы очень много сделали для приютившей их страны – Крузенштерн, Белинсгаузен, Клодт, Штильмарк, Блюхер…

– Как, как, Никита Иванович? Блю… кто?

– Иди ты, Митька! На два шага вперед! Не к Филимону тебя в обучение сдавать надо было, а в немецкую слободу. За неделю бы человеком сделали.