Заговор «Аквитания» - [277]

– Но где-то должен быть такой список.

– Он заложен в компьютер и закодирован.

– А вы могли бы до него добраться?

– Без посторонней помощи – нет.

– А Делавейн?

– У вас уже есть обо всем свое собственное представление, – сказал израильтянин, кивая. – Вот я и спрашиваю: а, Делавейн?

И снова Джоэл с трудом скрыл свое удивление. Компьютерные коды должны быть у Делавейна. По крайней мере – основные. Остальные программы могли вводиться его пособниками – четырьмя вождями по другую сторону Атлантики. Конверс пожал плечами.

– Да вы, собственно, почти ничего о нем не сказали. Вы говорили о Бертольдье, об уничтожении Ляйфхельма, о незначительности ван Хедмера, который нужен только для того, чтобы поставлять сырье…

– Я сказал – золото, – поправил его Абрахамс.

– Верно. О сырье говорил Бертольдье… Но какова позиция Джорджа Делавейна?

– Маркус – человек конченый, – невозмутимо объявил израильтянин. – Мы все тетешкаем его, поскольку он породил эту идею и тянет лямку в Соединенных Штатах. Благодаря ему нам открыт доступ к военным материалам и оборудованию по всей Европе, не говоря уже о контрабандных грузах, которые мы доставляем повстанцам всех мастей, чтобы занять их делом.

– Попрошу разъяснить, – прервал его Джоэл. – Под “делом” вы подразумеваете убийства?

– В конечном счете все сводится к убийствам. И что бы там ни болтали моралисты, цель все-таки оправдывает средства. Спросите человека, за которым гонятся убийцы, согласился бы он прыгнуть в выгребную яму, чтобы спастись от них?

– Уже спрашивал, – сказал Конверс. – Я и есть такой человек, забыли? Так что же насчет Делавейна?

– Он – сумасшедший, типичный маньяк. Вы слышали когда-нибудь его голос? Это голос человека, посаженного на кол. Несколько месяцев назад ему отрезали ноги, ампутировали их, и знаете почему? Из-за диабета. Великого генерала свалил сахар! Он пытается держать это в тайне. Никого не принимает и даже не появляется в своем офисе, увешанном фотографиями, флагами и тысячами полученных им орденов. Он работает дома, и слуги появляются, только когда он уже сидит в затемненной спальне. Как бы ему хотелось, чтобы это случилось в бою – разрыв снаряда или что-нибудь такое, так нет же – сахар, и все тут. Теперь он совсем спятил, орущий болван, больше ничего, но даже у болванов случаются проблески гениальности. Это и произошло с ним однажды.

– И что же насчет него?

– При нем постоянно находится наш человек – полковник, его личный адъютант. Когда все начнется и наши команды займут исходные позиции, полковник выполнит данный ему приказ. Маркуса придется застрелить во благо его же собственной идеи.

Теперь настал черед Джоэла подняться с кресла. Он снова подошел к готическому окну и подставил разгоряченное лицо прохладному ветерку.

– Допрос окончен, генерал, – сказал он.

– Что?! – взревел Абрахамс. – Вам нужна жизнь, а мне нужны гарантии.

– Допрос окончен, – повторил Конверс. Дверь отворилась, появился человек в форме капитана израильской армии с пистолетом, направленным на Хаима Абрахамса.

– Никакого разговора у нас не будет, герр Конверс, – сказал Эрих Ляйфхельм, остановившись у дверей кабинета, после того как доктор из Бонна вышел и прикрыл за собой дверь. – У вас в руках пленник. Казните его. Много лет я готовился к подобному исходу. Честно говоря, я слишком устал от ожидания.

– Вы собираетесь сказать, что хотите умереть? – спросил Джоэл, стоя у стола с лежащим на нем пистолетом.

– Умирать никому не хочется, по крайней мере, ни один солдат не захочет тихо умереть в какой-то странной комнате. Под бой барабанов и команду: “Огонь!” – другое дело, в такой смерти есть определенный смысл. Я видел слишком много смертей, чтобы сейчас впасть в истерику. Берите свой пистолет, и покончим с этим. На вашем месте я поступил бы именно так.

Конверс внимательно вглядывался в лицо немца, в его холодные глаза, с высокомерием взирающие на происходящее.

– Вы ведь и в самом деле так думаете, не правда ли?

– Может быть, мне самому отдать приказ? Несколько лет назад я видел, как на кастровской Кубе у забрызганной кровью стены стоял чернокожий и командовал собственным расстрелом. Я всегда восхищался этим солдатом. – И Ляйфхельм неожиданно заорал: – Achtung! S’oldaten! Das Gewehr prasen-tieren! Vorbereiten… [221]

– Ради Бога, почему бы нам просто не поговорить? – в свою очередь закричал Джоэл, стараясь перекрыть этот рев.

– Потому что мне нечего вам сказать. За меня говорят мои дела, моя жизнь! В чем дело, герр Конверс? Вам не хватает духа привести в исполнение приговор? Вы не способны выполнить собственный приказ? Совесть мелкого, жалкого человечишки не разрешает вам убивать? Да вы просто смешны!

– Позволю себе напомнить вам, генерал, что за последние недели мне пришлось убить нескольких человек. И меня это тронуло гораздо меньше, чем я ожидал.

– Даже самый жалкий трус, спасая собственную жизнь, может убить в состоянии паники. Тут не требуется личное мужество – простая борьба за выживание. Нет, герр Конверс, вы настолько мелки, настолько ничтожны, что о вас забыли даже ваши собственные приверженцы. Вы – лишний человек в этом мире. В вашей стране есть слово, которое придумано будто специально для вас, его часто употребляют наши сторонники. Вы – никудышник, а может, и еще хуже!