Загадочная шкатулка герцога де Блакаса - [54]

Около 1293 года (3) в неделю, предшествовавшую Пасхе, в церкви, относящейся к приорству Вулена (4), был принят Жан де Ромпрей (Jean de Romprey) (5), брат-сержант и земледелец ордена (6). Его посвятителем являлся Пьер де Бюр, а тремя присутствующими или свидетелями стали Рудольф де Бюр, дядя предыдущего, Пьер де Шатийон (Pierre de Chatillon) и Пьер де Сене (Pierre de Senet). Принимаемый, преклонив колени, начал, умоляя, просить хлеба и воды ордена и общества братьев. Тогда посвятитель предупредил его, что он, подчиняясь большим строгостям, добивается весьма трудной вещи, поскольку она требует с его стороны отказ от собственной воли и послушания приказам, исходящим от лиц, к которым он питал бы не меньшее доверие, чем к себе самому. После этого его попросили выйти из часовни и хорошенько подумать еще раз. Он вышел, но вскоре вернулся с четким решением; ему было сказано, что правило запрещает однажды принятому выходить из ордена; ему предложили еще раз подумать наедине с самим собой, но он настаивал на немедленном принятии, и тогда его привели к присяге (7), что он вольного звания и не связан узами брака, не состоит ни в каком религиозном ордене, не отлучался, не обременен долгами и не имеет никаких скрытых физических недостатков, которые бы его сделали неспособным к исполнению служб, требуемых от него Орденом Храма. После такой клятвы от него потребовали выйти из часовни, чтобы проверить себя, и во время образовавшегося перерыва посвятитель совещался со свидетелями. Жан де Ромпрей вернулся и возобновил свою просьбу: тогда посвятитель ему говорит, что нужно будет долго поститься, спать в обуви, чтобы быть всегда готовым и пр. Его привели к присяге соблюдения целомудрия, послушания и неимения никакой личной собственности, и после других предписаний заставили выйти в последний раз. Он вернулся в сугубой уверенности и настаивал на приеме наиболее определенным образом Наконец, посвятитель спросил свидетелей, знают ли они какие-нибудь препоны этому принятию и, услышав их отрицательный ответ, потребовал от професса последней клятвы о соблюдении всего предписанного ему, после чего посвященный принял орденский плащ, и все — посвятитель и свидетели — целовали его в губы.

Примечательное обстоятельство: Ж. де Ромпрей, если верить его свидетельским показаниям, принял неполное посвящение и не видел идола; но это последнее объясняется тем, какую незначительную ступень он занимал в ордене, о чем позаботился сам осведомить нас, говоря, что не присутствовал ни на одном капитуле, ибо был простым земледельцем

(8). В действительности, только для избранных имели место определенные степени привилегированного посвящения, что объясняет почему у большого числа братьев свидетельства и показания менее явны, чем у первых. Здесь случай отослать моего читателя к заявлению уже знакомого нам несколькими страницами выше брата Гуго де Клермона о том, что некоторые практики ордена были неизвестны нижестоящим членам. Та же осторожность в отношении великих мистерий проявляется в случае с арендатором братом Боно (Вопо) из Вулена (9), одинаково заявившего, что никогда не присутствовал на капитулах и не принимал участия в посвящении никакого брата. Его привели к обету целомудрия и послушания; однако пошли с ним дальше, нежели с Жаном де Ромпреем: после того, как ему было дано целование в губы (zn ore), его заставили плюнуть на крест на плаще, сказав, что эта и другие вещи могут ему показаться непозволительными, тем не менее они являлись продолжением статутов ордена. Он имел товарища по посвящению брата Арбера (Arbert) или Альбера (Albert): они оба много плакали, но, наконец, Альбер решил плюнуть первым не на крест, а в сторону (поп super, sed juxta dictum crucem), брат Боно сделал то же самое. Это было не все: им приказали отречься от Иисуса. Брат Альбер начал, и товарищ последовал его примеру, но мысленно как и первый отрекался устами, но не сердцем (ore, non corde)', после чего им было сказано, что они могли иметь либо между собой, либо с другими братьями определенную близость (10), мбо они дали обетцеломудрия и им должно воспрещаться всякое общение с женщинами. Своеобразный предлог и своеобразное исполнение целомудрия, обет которого они дали! Скажем более, что честолюбие пожирало этот рыцарский орден по мере того как он возрастал, и его руководители не только не стеснялись самых постыдных гнусностей, но, наоборот, лично показывали в них пример (11), чтобы поработить развращенностью или нечестивыми мистериями простодушных людей, которые, будучи к ним неподготовленными, примешивали к чувству долга и пассивного послушания непрерывное молчание, в коем клялись на Евангелии. Гордыня и любовь к господству погубило ставшее слишком могущественным тело, о котором Ричард Львиное Сердце, находясь на смертном одре, исповедавшись в трех частях своих грехов, решительно сказал: “Я завещаю свою гордость тамплиерам” (12). Хорошо видно, что не столько из-за обета целомудрия всякое отношение с женщинами было определенно осуждено, сколько из-за недоверия к любовным связям и болтливости, способным скомпрометировать орден, уничтожив его моральное влияние, в котором он нуждался в целях упрочения своего господства. Впрочем, данные факты весьма значительны, чтобы исключить любое колебание на сей счет (13).