Загадочная шкатулка герцога де Блакаса - [102]

Завершая эту долгую и кропотливую работу, я не могу не выразить своего почтения к ученой и справедливой точке зрения знаменитого востоковеда господина фон Гаммера на бафометические идолы и поблагодарить его за сведения, которые он пожелал мне передать в своей благосклонной корреспонденции. Насколько фон Гаммер не смог бы устоять, если бы ему как мне стало известно место обнаружения шкатулки, чтобы придать поначалу кратко изложенной гипотезе всю силу, которую она сумела бы, бесспорно, почерпнуть в новой ситуации и в развитии, куда ее могли бы привести ученые исследования. Вне всякого сомнения, поставленная мной задача несоразмерна моим способностям, но убеждения вдохновляют смелость и благодаря им я продолжал двигаться дальше. Первая истина для меня проистекала из собственных исследований: если можно говорить, что шкатулка разоблачает мистерии посвящения Ордена Храма, то можно и сказать, что эти самые мистерии разъясняют смысл фигур и арабской надписи шкатулки. Более важная истина родилась для меня в продолжении моих исследований о родстве сект, доктрин и сообществ: она о манихействе Ордена Храма. Я смог доказать, что эти разнообразные элементы связываются и согласуются с неизданными документами по истории Франции; и я постарался изложить происхождение и развитие отмеченных элементов.

Больше речь не идет о смутной нерешенной виновности и неразъясненных мерзостях, как утверждается повсюду: дело касается великой и глубокой ереси, существовавшей только в сердце сообщества, пусть в тайне и в омерзительных обязанностях его членов. Надеюсь, что справедливостью воздастся моей беспристрастности в этом великом и тяжелом вопросе, поставленном мной на абсолютно новую почву. Я настолько питал почтение к обвиняемым, следуя твердым шагом к истине, что, вероятно, меньше им навредил, чем многие апологеты тамплиеров.

Господин Ленорман в одном из своих произведений дал мне и другим наставление в необходимых для развития исторической науки любознательности и упорстве (359); в совсем недавнем обстоятельстве он показал столь редкий союз уважения и справедливости к доктрине, противоположной своей; в то же время он мог научить меня страшиться его красноречия (360) и чувствовать свою ущербность даже тогда, когда мои убеждения настолько же живы и глубоки, насколько и его.

И все же справедливость Ленормана подвигло его оставить вопрос нерешенным Я доказал (361), что власть никоим образом не обогатилась от трофеев Ордена Храма; и действительно, по признанию самого Ленормана, современников Филиппа Красивого вряд ли поразил бы такой род обвинения. Знаменитый академик еще признался, что выводы, сделанные мной о фигурах и арабской надписи на шкатулке из Эссаруа, достигли одобрения серьезных умов. Я люблю говорить, что просвещенная и лояльная критика для меня ценнее всякой похвалы: слишком мало чести предпринимать новые усилия для борьбы в столь выдающемся споре.

На протяжении этого долгого и тернистого труда, вместо того, чтобы примкнуть к одной из партий историков, я пошел по свободному и независимому пути. С тех пор не доверяю обвинителям пап или королей, укорявших и меня в пристрастности. И действительно, до настоящего времени вопрос решался на их разногласии: одни писатели представляются устаревшими отголосками лиги, образовавшейся против Филиппа Красивого в 1314 году, тогда как другие ядовито пишут теми же самыми чернилами, которыми писали флорентийские перья по случаю переноса Святого Престола в Авиньон (362). С моральной точки зрения первая вещь противоречит моему здравомыслию: это означало бы рассматривать короля, папу, множество свидетелей и триста епископов Бьенского собора исключительно как палачей.

Климент V возбудил дело и, если по-человечески взглянуть на вещи, в его интересах было поддержать могущественный орден, находившийся в ведении католического суверенитета и способный уравновесить королевскую власть. Последний великий магистр Ж. де Моле об этом хорошо знал и категорично взывал к папе перед королевскими комиссарами (363). Какое же препятствие остановило Климента V, когда обвиняемые ходатайствовали перед ним, как перед своим естественным судьей. Какое препятствие? Я скажу вам Тождественность посвящений тамплиеров с тем, что знали о катарах, должно было привлечь внимание Святого Престола. Неужели, в действительности, бывшее тайной для несведущих оставалась ей и для Римской курии, менее столетия назад поднявшей Крестовый Поход против тех же самых совершаемых альбигойцами практик (364)? По моему убеждению, когда в 1307 году папа покинул тамплиеров, речь еще об этом не шла: впоследствии благодаря допросам и многочисленным обвинениям раскрывается очевидность того, что орден запятнал себя манихейством. Страшная тайна, однажды открытая Климентом V, не могла отменить решений его предшественников — пап Александра, Луки и Иннокентия; более того, Бьенский собор в Дофине 1312 года, провозгласивший упразднение тамплиеров, не смог отменить решений Латеранского собора от 1179 года, Веронского собора от 1184 года и, наконец, собора в Монпелье от 1215 года (365). Своими совершенно понятными предосторожностями Римская курия не хотела предавать огласке собственные подозрения; но их для истории подтверждает внезапное безразличие папы после того, как особое расследование, производившееся папскими легатами и независимое от расследования агентов Филиппа Красивого, было завершено. Известно, что Рим не отменяет своих решений: сие составляло, составляет и будет во все времена составлять силу католицизма.