Загадки топонимики - [15]
И оказывается, рассуждая так, мы сделали бы ошибку: Комарово названо в честь не Комара, а покойного президента Академии наук, ботаника, географа и путешественника Владимира Леонтьевича Комарова.
Да, но тогда поселок должен бы носить имя Комаровское: чье? — Комаровское! В данном случае ошибку допустил не тот, кто пытался раскрыть смысл названия, а тот, кто давал его, не считаясь с нравом и привычками русского языка.
Хочется предупредить и еще против одного топонимического греха, свойственного «крестным отцам» наших поселков, улиц и урочищ.
В системе русского языка подавляющее большинство топонимов состоит из одного слова. Встречаются двухэлементные: ВЫШНИЙ ВОЛОЧЁК, МАЛАЯ ДЕВИЦА, МОКРАЯ БУЙВОЛА, КРАСНЫЙ КУТ, чаще всего это сочетание существительного, как бы самого имени, с прилагательным — определением, выделяющим данное имя в ряду других, похожих.
Можно сказать почти без особых оговорок: русских географических названий, состоящих из трех, четырех и более составных частей-слов, считанные единицы. Вот я беру первый попавшийся под руку справочник: «Список станций железнодорожной сети СССР» (издание 1941 года). Названия на букву «б» занимают там 18 страниц, всего их 804. Из них однословных — 747, двухсловных — 52, состоящих из трех слов — 5. При этом среди двухсловных 13 имен нерусского происхождения (БАБА-ДУРМАЗ, БАЙРАМ-АЛИ, БАЙ-ХОЖА), 7 — являются сочетанием имени с определением «большой» (БОЛЬШОЙ ДВОР, БОЛЬШОЙ КИТАЙ) и только 32 — обычные русские топонимы вроде БОРИСОВА ГРИВА, БЕЛЫЕ СТОЛБЫ, БОРКИ ВЕЛИКИЕ и так далее.
Ни одного трехэлементного названия, которое не являлось бы предложным образованием вроде Ростов-на-Дону (БАНИЛА-НА-СЕРЕТЕ, БЯЛА-НАД-СТРЫЕМ).
Четырехэлементных нет совершенно.
По-видимому, можно уверенно сказать: сложные составные топонимы нашей географии (а вернее, нашему языку) не свойственны.
Вот почему тем, кто занимается изобретением новых географических имен, надо ясно знать: не следует никогда «прати противу рожна», выдумывать имена, самая форма которых несвойственна русской топонимике. А ведь бывает.
Случается, что «называтели», увлекаемые самыми лучшими побуждениями, стремясь дать новому «объекту» самое лучшее, наполненное наиболее емким, веским, идейно полноценным содержанием имя, упускают из виду, что необъятное объять невозможно, и изобретают прекрасные по замыслу имена, которые если и останутся жить, то разве только в документах, на картах, но никак не в живой речи.
Испанские мореплаватели XVI века, люди суровые и жестокие, но которым никак нельзя было отказать в чувстве искренней и наивной религиозности, любили давать вновь открытым островам, вновь основанным городам сложные, состоящие из многих слов церковные названия.
Город в устье Ла-Платы его основатель де Мендоза нарек так: СИУДАД ДЕ ЛА САНТИССИМА ТРИНИДАД И ПУЭРТО ДЕ НУЭСТРА СЕНЬОРА ДЕ БУЭНОС АЙРЕС.
Что означало: «город святейшей троицы и порт нашей владычицы богородицы добрых ветров».
Превосходное имя, настоящее имя для простых, грубых, по-мужицки верующих матросов-католиков.
Но прошло два-три столетия, и превосходное по смыслу имя оказалось непригодным именно как имя. Его было трудно выговаривать. Оно было слишком сложным, чтобы кричать его с мачты, или наспех записывать в шканечный журнал, или упоминать в длинном хвастливом перечне десятков посещенных портов и гаваней.
И оно, обкатавшись, сократилось в простой БУЭНОС-АЙРЕС. И стало значить просто: «благоприятные воздухи». Испанцы остались испанцами, моряки моряками, католики католиками, но теперь даже сам папа римский в своих энцикликах не упомянет старого многоэтажного имени, а скажет просто: Буэнос-Айрес. А какой-нибудь кардинал Спеллман или его наследник пойдет и дальше. Он назовет тот же город БАЙРЕСом, как его зовут торопливые янки.
Двадцать девять слогов стянулись до двух. Тринадцать слов превратились в одно-единственное. И никто не выносил по этому поводу никаких постановлений, никто никогда не переименовывал столицу Аргентины. Она переименовалась сама. Потому что при ее «крестинах» были нарушены законы образования топонима. Потому что имя оказалось искусственно построенным и не уложилось в систему подлинно народных имен.
Держать этот пример у себя на слуху и перед глазами следует всем тем, кому обстоятельства дали в руки власть изобретать новые имена географическим объектам.
Человек на карте
Километрах в десяти севернее города Невеля, у границы БССР и РСФСР, лежит озеро ИВАН.
Второе озеро с таким же самым именем плещется в Средней России, между Веневом и Епифанью.
Видимо, существуют имена собственные, которые равно подходят и людям и местам?
Как будто — да. Течет на Украине небольшая речка ХРИСТЯ, приток другой реки, тоже не слишком мощной, Грунь-Ташани.
Экое милое, нежное, нежное девичье имя! Помните, у Бунина:
Однако украинский ученый О. Стрижак, например, сомневается, чтобы гидроним Христя мог произойти от женского имени Христина. Скорее он связан со словом «хрести» — кресты. Неподалеку от Христи есть село Хрести. Оба названия, вероятно, родились из понятия о перекрестках, скрещениях дорог, речных долин, балок, овражков…
