Загадки римской генеалогии Рюриковичей - [4]

Сопоставление текста данной летописи с результатами раскопок позволило Б.А. Рыбакову сделать следующий вывод: «Необходимо допустить, что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то недошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть из которых блестяще подтверждена археологическими данными»^{12}. Однако если в основе Иоакимовской летописи действительно лежал древний текст, достаточно точно описывавший события X в., то нет ничего невозможного в том, что и содержащаяся в данной летописи информация о предшествовавшем столетии также восходит к этому древнему тексту. Если автором этого текста действительно был первый епископ Новгорода Иоаким либо близкое к нему лицо, то нет ничего удивительного в его хорошей осведомленности о ранней истории этого города.

Но почему римская легенда соотносит происхождение первого русского князя с Польским Поморьем? В ПВЛ говорится, что варяги жили «за морем», под которым летописец понимает море Балтийское или Варяжское, как его называли у нас в старину. Однако древнерусские памятники ни разу точно не определили, в каком именно месте Балтийского моря жили эти самые варяги, что впоследствии и породило многовековой спор норманистов с антинорманистами. Теоретически можно предположить, что автор «Сказания о князьях владимирских» решил сам определить это место, руководствуясь созвучием названием племен пруссы — русы. Это может объяснять появление в тексте легендарного Пруса, эпонима пруссов. Однако при этом в «Сказании» одновременно говорится о Гданьске и других польских городах, расположенных на Висле, т.е. территории, лежащей к западу от собственно прусских земель. В свое время А.Л. Гольдберг обратил внимание, что перечисленные в «Сказании» города упоминаются в дипломатических сношениях России с Пруссией в 1520 г.: «магистру… доставати тех своих городов, которые король держит за собою его городы пруские неправдою: Гданеск, Торунь, Марборок, Хвойницу». Незадолго до этого, в 1517 г., был подписан договор о совместных действиях Московского государства и Тевтонского ордена против Сигизмунда Ягеллона. Исследователь предположил, что вряд ли случайным совпадением было то, что прародина Рюриковичей в «Сказании» совпадает именно с теми городами, которые были тогда предметом спора между Тевтонским орденом и Польшей, видя в этом совпадении датирующий признак для определения времени создания легенды об Августовом «сроднике» Прусе^{13}.

А.А. Зимин, соглашаясь в целом с логикой определения владений Пруса в «Сказании» в связи с интересами русской дипломатии, датировал это событие чуть более ранним периодом, а именно 1493 г., когда планировался брак дочери Ивана III с Конрадом Мазовецким, союзником прусского магистра, и военный союз мазовецкого князя с Иваном III, направленный против Ягеллонов. Союз этот, по мысли А.А. Зимина, должен был привести к установлению протектората России над Прусским орденом. Однако эти предположения вызывают достаточно большие сомнения. Ю.Г. Алексеев, лучший специалист по эпохе Ивана III, однозначно утверждал, что официальная доктрина происхождения русской государственности при этом государе имела историческое, а не баснословное обоснование и ни в каких апелляциях к «Августу-кесарю» создатель русского централизованного государства не нуждался^{14}. Кроме того, попытка апеллировать на переговорах с Польшей, Литвой или Прусским орденом к наследству мифического Пруса и на этом основании требовать себе как потомку Рюрика перечисленные в «Сказании» города едва ли могла привести к какому-нибудь положительному результату. Ни Иван Ш, ни его сын Василий III не были настолько наивны, чтобы предположить, что, впервые услышав историю про Пруса, иностранные государи уступят им якобы пожалованные Августом Прусу города. Таким образом, «внешнеполитическая» версия появления перечня городов в «Сказании о князьях владимирских» едва ли может считаться удовлетворительной, и его происхождение продолжает оставаться загадочным.

Сохранившиеся письменные памятники позволяют нам проследить происхождение и других компонентов римской генеалогии, которые зачастую имели весьма интересные истоки. Гораздо раньше, чем было написано отечественное «Сказание», на севере Польши действительно бытовала традиция, связывавшая этот регион и его прежних правителей если не непосредственно с Августом, то по крайней мере с его приемным отцом Юлием Цезарем. Начало свое она вела с эпохи христианизации Поморья. Обобщив описания католических монахов о верованиях жителей польского города Волин, отечественный ученый А. Гильфердинг констатировал: «В Волыне (так у автора. — М.С.) местную святыню составлял знаменитый, необыкновенной величины столб, на котором водружено было копье. Много столетий, верно, простояло оно в Волыне: насквозь проеденное ржавчиной, железо его, по словам Оттонова жития, не могло бы ни на что пригодиться. Волынцы почитали это копье чем-то божественным, говорили, что оно нетленно, что оно их святыня, защита их родины, знамение победы. К сожалению, нам неизвестно его настоящее значение, составляло ли оно какой-нибудь особенный священный памятник или принадлежало одному из богов волынских. Средневековые монахи, вообразив по искаженному названию этого города,