Загадки Петербурга I. Умышленный город - [115]
Одной из первых в поход ушла гвардия. Вскоре стали поступать известия о том, что она несет большие потери; газеты публиковали списки убитых и раненых. На смену уверенности в скорой победе приходила мысль, что война может затянуться на месяцы, а может, и дольше. Ненависть к «тевтонам» усиливалась. В этой атмосфере 18 августа 1914 года столица России была переименована в Петроград.
Есть восточная пословица: «Меняющий имя меняет судьбу». Город утратил имя, полученное при рождении (хотя просторечное «Питер» осталось «немецким»). Это не был просто перевод названия на русский язык: ведь Санкт-Петербург — город Св. Петра. Отказ от исторического имени в конечном итоге означает разрыв со своим прошлым. Петроградом город назывался меньше десяти лет. После 1917 года менялись имена его улиц, площадей, пригородов. 26 января 1924 года он получил следующее имя — Ленинград.
Повлияла ли тогда, в 1914 году, перемена имени на будущее столицы? Прямо — едва ли. Однако это событие высветило самое существенное — утрату корневых связей со своей историей, традицией. Большевистская власть изменит календарь и орфографию: даже время в послереволюционном Петрограде будет переведено на три часа вперед. Но первую и важнейшую подмену узаконил не ленинский декрет, а указ последнего русского императора.
Война шла недели, месяцы… «Фронт далеко, и внешне в Петербурге она почти так же мало чувствуется, как прежде японская. Петербург не изменил своей физиономии, переполнены театры и рестораны, такое же движение на улицах, только на фонарях зачем-то налепили синенькие колпачки, да под нашими окнами новобранцы посреди улицы прокалывали штыками соломенные чучела» (З. Н. Гиппиус. «Дмитрий Мережковский»).
Вести с фронта разноречивые: то о победах, то о поражениях. В записных книжках Блока пометы: «4 сентября. Австрийцы разбиты»… «7 октября. Вечером звонил к З. Н. Гиппиус. Она сказала мне, что Ярослав взят австрийцами. Отравила этой вестью (оказалось, ложной. — Е. И.)». «15 октября. Победы, победы. А что вокруг войны?»
А вокруг войны много нечистого и лжи. Поначалу — лжи «патриотической»: с газетных страниц не сходили проклятия подлым тевтонам, публиковались солдатские письма: «Мы, серые герои, уже шестой месяц проливаем свою последнюю каплю крови за отечество».
Голлербах в книге «Город муз» писал: «Как всегда, громче всех возмущались жулики. Театры и шантаны ломились от публики, война жирно кормила казнокрадов, вылуплялись неведомо откуда новые меценаты и коллекционеры, бешено кутило тыловое офицерство».
Война — это лазареты в Петербурге, белые косынки сестер милосердия, инвалиды (их все больше). И неведомые дотоле очереди у магазинов и лавок — тогда их называли «хвостами». Цены на продукты поднялись в первые дни войны и с тех пор росли постоянно. «Привыкнув к многолетней неподвижности российских цен… русские люди только обомлевали от несусветного военного роста цен… Хлеб из четырех копеек фунт да шесть — это как будто земля зашаталась. Чай! Уже по-прежнему не попьешь. Селедка была четыре копейки фунт, а теперь 30!» (А. И. Солженицын. «Октябрь шестнадцатого»).
Начались перебои с продовольствием. Ходили слухи: крестьяне прячут хлеб, торговцы скрывают товары. Изо дня в день с раннего утра люди выстраивались в «хвосты»; в них нарастали раздражение, ожесточение, злоба. В основном в очередях женщины, и их скопление обретает характерные черты. Это — «прислуга» из кошмаров Александра Блока: «Я вдруг заметил ее физиономию и услышал голос. Что-то неслыханно ужасное. Лицом — девка как девка, и вдруг — гнусавый голос из беззубого рта. Ужаснее всего — смешение человеческой породы с неизвестными низкими формами… Так, совершенно последовательно, мстит за себя нарождающаяся демократия: или — неприступные цены, воровство, наглость, безделье; или — забытые существа неизвестных пород».
З. Н. Гиппиус вспоминала о возвращении в Петербург в первые дни войны. «Дорога эта мне запомнилась, во-первых, тем, что была ужасна… а во-вторых — косяками встречных зеленых лошадей, причем лошади эти дико нашего автомобиля пугались. Зачем с такой усердной быстротой выкрасили их в зеленый цвет, понять было трудно».
«Зеленые лошади» — абсурд, все явственнее проступавший в жизни столицы. Старый мир даже не рушился, а словно расползался, истлевал. На фронтах шли сражения, а в Петербурге царили безвременье, неразбериха. Бенедикт Лившиц, призванный в армию, стремился на фронт, но: «…наше пребывание в Петербурге затягивалось… Мы несли караулы во дворцах… и хоронили генералов… так как российские Мальбруки со дня объявления войны стали помирать пачками… В столице все казармы были переполнены. Нам отвели здание университета. Не прошло и суток, как уборные засорились. Ржавая жижа, расползаясь по коридорам, затопила все помещение… Университет не в переносном, а в буквальном смысле сделался очагом заразы. Почему-то солдатам особенно нравилась парадная лестница: они сплошь усеяли ее своим калом. Один шутник, испражнявшийся каждый день на другой ступеньке, хвастливо заявил мне: „Завтра кончаю университет!“».
Но хуже казарменного смрада, дороговизны, «хвостов» было очевидное разложение власти. «С фронта шли мрачные вести. Как ястреб, кружился над Россией темный дух Распутина, вампира, пролезшего в ампир, — дух дикого фанатизма, хлыстовства и похоти» (Э. Ф. Голлербах. «Город муз»).
Повествование о жизни Петрограда-Ленинграда в послереволюционный период основано на редких архивных материалах и воспоминаниях современников.
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.