Загадки любви - [2]

Кэндис умилило такое неуместное и глупое сравнение, и она подумала, что он ее, наверное, в самом деле очень любит, беззаветно и преданно, раз сравнивает их отношения с самым священным для себя. Впрочем, Маркус доказывал ей свою привязанность и преданность не только так: он выбирал ей неизменно дорогие подарки, которые ей по большей части даже нравились, с удовольствием сопровождал по магазинам, звонил по нескольку раз в день и любил отмечать праздники вместе с ее семьей. Чего еще нужно?

К тому же Маркус был предметом ее гордости — если так можно сказать о человеке. Кэндис завидовали все подруги. Еще бы: Маркус, высокий, плечистый, похожий на молодого атлета, к тому же натуральный блондин, в дорогом костюме, с дипломом Гарварда, на красной «Ламборгини Мурселаго» являл собой воплощенный образ принца конца двадцатого — начала двадцать первого века. И этот принц, как бы избалован он ни был, любил ее, и любил страстно. Известная мудрость: принцу нужна принцесса, но и она, Кэндис, мало в чем уступала ему — естественно, по своей «шкале принцесс»: высокая, с точеным гибким телом, высокой грудью и умопомрачительно длинными ногами, каштановыми волосами и лицом эльфийской колдуньи: тонкие черты, спокойный рот, огромные мудрые глаза под дерзкими изгибами бровей. Ее отец был ненамного ниже положением отца Маркуса: он занимал пост исполнительного директора «Мейсон индастриз», компании, занимавшейся высокотехнологичным оборудованием. Кэндис повезло: отец не пытался воспитать из нее преемницу, на это у него был Джереми, старший сын. И в то же время Кэндис не повезло: отец баловал ее, как маленькую принцессу, ни к чему не принуждал, ни к чему не приучал, кроме как быть красивой, милой и ласковой, а в итоге подготовил ее к единственной роли — к роли чьей-то куклы. И наступил тот момент, когда отец задумался, чьим рукам и заботам можно передоверить свою драгоценную «куколку Кэндис». Вот тут-то и подвернулся Маркус. Внезапно вспыхнувшая страсть детей была очень на руку отцам, ворочавшим свои «большие дела», которые всегда рисовались Кэндис чем-то вроде мельничных жерновов, тяжелых, шершавых, неподъемных.

И это тоже было одной из причин, почему Кэндис держалась за него. Больше всего на свете она любила маму и папу и меньше всего на свете хотела их расстраивать.

Она горько усмехнулась. В конце концов они все-таки расстроились, и расстроились не на шутку. Конечно, оба делают вид, что все в порядке, и изо всех сил показывают ей, что жизнь продолжается... На самом деле, Кэндис была уверена, мама в ярости переломала все свои косметические карандаши и выпотрошила коробочки с тенями и пудрой, а отец имел пренеприятный разговор с Джекобом Доннари, папашей Маркуса. Ох и пришлось же старику отдуваться за проделки сына!

Кэндис злорадно улыбнулась. Пускай. Пускай они оба хлебнут позора, один — раз уж он такой мерзавец, другой — раз уж он такого мерзавца породил и воспитал.

Боже мой, какой скандал! «Забавы папенькиного сынка: сколько девушек за ночь может удовлетворить молодой красавчик Маркус Доннари?» Фото прилагаются.

Кэндис подавила рвотный рефлекс, вспомнив газету, которую выронил из рук ее отец. И что за глупости — реагировать тошнотой на это... эту... эту мерзость? Нет, если мерзость, то все вполне логично.

Кэндис затравленно огляделась: в комнате ничто не изменилось. Ну как, как могло все остаться по-прежнему снаружи, когда с ней внутри произошла вот такая катастрофа?!

Она чувствовала себя растоптанной. Раздавленной, как хомяк, на которого наступила чья-то неосторожная нога. Помнится, в детстве, когда родители подарили ей хомячка, она больше всего боялась, что его кто-то случайно раздавит. На самом деле это был страх за себя. Любой психолог подтвердит.

Кэндис криво усмехнулась: вспомнила психолога, которого посещала ее мать. Доктор Диззи, нервный маленький человек с маленькими усиками, похожий на оживший дагеротип девятнадцатого века, был одним из самых больших авторитетов для миссис Барлоу. Кэндис не вполне понимала, зачем он потребовался матери: сильных психотравм у нее не было, с мужем они прожили тридцать лет, и за эти тридцать лет у них ни разу не зашла речь о разводе, что, вообще-то говоря, значит немало. Однако факт остается фактом: Барбара Барлоу была прямо-таки фанатом психологии вообще и мистера Диззи в частности. Кэндис порой удивлялась: и как папа это терпит? Если бы Кэндис не была его дочерью и не прожила бок о бок с ним двадцать шесть лет, она списала бы все на ангельское терпение. Но отца своего она знала прекрасно и потому понимала, что ангельское терпение тут ни при чем. Если бы Гордону Барлоу хоть что-то пришлось не по душе, он немедленно поставил бы в известность всех окружающих, причем в самой жесткой форме, причем всех подряд — и правых, и виноватых. Что поделать — он босс, причем Большой Босс, и эта роль неизменно откладывает отпечаток на личность.

Ей очень повезло, что она дочь своего отца, а не подчиненная и тем более — не враг.

Значит, папа действительно не видит ничего дурного в том, что мама бегает на сеансы психотерапии и цитирует Юнга и Берна наизусть. Впрочем, к нему она и не решается приставать со своим просвещенным мнением. Джереми почти никогда нет дома: он работает на фирме допоздна, а потом едет развлекаться. Все поучения валятся на голову Кэндис: она почти всегда дома, она без возражений слушает старших, и вообще она в семье «самая маленькая». И плевать все хотели, что ей скоро двадцать семь. Наверное, даже когда Кэндис разменяет шестой десяток, для нескольких человек она все равно останется «малышкой Кэнди». Обычное дело — судьба младшей дочери в благополучной семье.