Загадка Ватикана - [4]

Однако вернемся в отделанный навощенными панелями кабинет кардинала Бонино и послушаем, что говорит его преосвященство.

— De omni re scibili… et quibusdam aliis! Felix qui potuit rerum cognoscere causas. Untelligenti pauca.

Для тех, кто не знает крылатых латинских выражений, попробуем пояснить повороты мысли ученого председателя Обрядовой конгрегации. Использовав для начала крайне претенциозное высказывание («я могу ответить на все, что знаю») и добавив «и даже на многое другое», кардинал дал понять своим собеседникам, что эрудиция — всего лишь тщеславие и кичиться этим глупо. Что касается второго выражения («счастлив тот, кто смог охватить суть вещей»), то им прелат хотел показать, что, несмотря на первое предложение, стремление к знанию очень похвально. И наконец, он тонко заключил, что «для умного не требуется много слов». Нам неизвестно, понял ли Сальва эту преамбулу. Зато знаем наверняка, что для профессора Стэндапа слова эти прозвучали словно родной язык, так как он тотчас ответил:

— Labor omnia vincit improbus[2].

Это, похоже, понравилось кардиналу, который в молодости весьма высоко ценил «Георгики» Вергилия. Вы согласны, что в восхищении красотами природы заложено предвкушение райского блаженства? Но, оторвавшись от видения Золотого века, мозг президента Священной конгрегации уже вновь заработал. Вытянув к британцу длинную белую шею, кардинал на прекрасном английском членораздельно произнес:

— Следовательно, требуется все перевести.

А это означало, что беседа закончена и господа могут удалиться.

Вот так и получилось, что Стэндапу предстояло расхлебывать эту «латинскую кашу». Он был весьма этим недоволен — не потому, что ему претила вульгарная латынь, а из-за сомнительной репутации «Жития»: он боялся запачкаться. И тем не менее это был его долг, который профессор Стэндап ставил превыше своих личных убеждений. Разве архиепископ Кентерберийский, англиканец, не просил принести ему перевод этого манускрипта, если только последний будет найден? Кто знает, не заденет ли это устои Римской церкви? Одним словом, Стэндап чувствовал себя обязанным приложить все силы для выполнения этой задачи.

На следующий день, собравшись в зале Пия V, наши герои приготовились слушать перевод вредного документа «с листа».

Вообразим их сидящими за длинным столом эпохи Ренессанса, провощенного многими поколениями библиотечных хранителей. Магистр Караколли положил перед собой стопку бумаги, собираясь записывать услышанное, а Сальва вольготно развалился в кресле, будто намереваясь соснуть после сытного обеда. Он даже закрыл глаза, но лишь для того, чтобы сконцентрировать свое внимание и напрячь память. Папское ухо, каноник Тортелли, ухитрился включить старенький магнитофон на проводах, дабы не упустить ни слова. Стэндап, как всегда, чопорно сидел на своем стуле.

Естественно, слова не вытекали ровной струйкой из уст профессора Стэндапа. Хотя ученый муж и поднаторел в переводах, голос его был неуверенным, он заикался, топтался на месте, возвращался, подыскивая подходящее слово, чтобы получше передать смысл. Однако простим ему эту вольность и сгладим все неровности. Итак…

ГЛАВА II,

в которой началось чтение «Жизнеописания» и произошло знакомство с Сабинеллой и Басофоном

«Басофон родился около сотого года в восточной Фессалии. Отец его был язычником, губернатором провинции, а мать, ее звали Сабинеллой, недавно приняла христианство и хотела, чтобы сын ее тоже был крещеным. Но муж, Марсион, противился этому. И вот однажды ночью она пошла к местному епископу, святому Перперу, дабы спросить у того совета. По дороге ее задержали люди Марсиона, получившие приказ своего господина следить за молодой женщиной. Ее вернули домой, так что ей не удалось встретиться с епископом. Тем временем в тот поздний час святой Перпер молился на террасе своего дома, и ему явился ангел, объявивший:

— Перпер, свет Фессалии пленен мраком.

Епископ не понял смысла этих слов и принялся молиться еще усерднее. Когда стало светать, он заметил на террасе птенца, выпавшего из гнезда, к которому подкрадывалась страшная крыса, готовясь сожрать его. Прогнав крысу, святой Перпер подобрал птенчика. Ночное видение вкупе с утренним происшествием озадачило его.

Сабинелла же предстала перед своим мужем, который обрушился на нее с упреками, обвиняя в том, что она состоит в секте фанатиков и смутьянов, — в ту эпоху вера во Христа многими рассматривалась как ересь. Молодая женщина пыталась объяснить, в чем заключалась ее вера, но когда речь зашла о казни назарянина, Марсион оробел и приказал супруге замолчать: все это казалось ему неприличным. В итоге он велел запереть Сабинеллу в башне, разлучив ее таким образом с ребенком, которого отдали на попечение служанкам.

Следующей ночью, когда святой Перпер совершал молитву на террасе, кто-то его вдруг толкнул, он опрокинулся на пол и увидел двух дерущихся мужчин. Один из них был ослепительно белым, подобно утреннему свету, другой — красен, словно жарко пылающие угли. Епископ отвел глаза, дабы защитить их от слепящего сияния, исходившего от схватившихся врукопашную мужчин. Потом вдруг наступила тишина, он взглянул, но терраса была пуста. Тогда святой Перпер рухнул на колени и в молитве вопросил: