Загадка Уорикширской воронки - [4]

Вечерняя программа «Эдисония-холла» явно пользовалась успехом у публики, но мы с Холмсом сумели добыть два отличных места в партере, причем в самом центре, близко к проходу. Сцена была пуста, если не считать натянутого на ней прямоугольного белого экрана, который, судя по его виду, особого развлечения не сулил. Представление еще не началось, и воздух вокруг нас полнился жужжанием голосов.

— Я больше не скучаю по моим пчелам, — пробормотал, обращаясь ко мне, Холмс. — Похоже, тут мы можем общаться свободно, не опасаясь нарушить этикет, поскольку все остальные сами не закрывают рта. Должен заметить вам, Ватсон, ни разу в жизни я не присутствовал на сеансе движущихся картин без того, чтобы не вспомнить про странный случай с Джеймсом Филлимором.

Я не сразу понял, о ком он, — имя ничего мне не говорило, — но потом до меня дошло.

— А, это вы про того джентльмена, который бесследно исчез из собственного дома в Уорикшире?

— Про того самого. — Устроившись поудобней в красном плюшевом кресле, Холмс устало вздохнул. — Это был один из первых моих провалов, Ватсон. С тысяча восемьсот семьдесят пятого года, когда он исчез, никто никогда не видел мистера Джеймса Филлимора.

— Но человек, который пропал в тысяча восемьсот семьдесят пятом, никак не может иметь что-то общее с движущимися картинами, — рассудил я. — Они ведь даже еще изобретены не были!

Холмс кивнул:

— Я уже говорил вам, Ватсон, что кинетограф изобретен в Англии Луи Лепренсом. В тысяча восемьсот девяностом, во время пребывания в своей родной Франции, месье Лепренс согласился продемонстрировать свое устройство в Парижской опере. В сентябре этого года он сел на поезд в Дижоне, взяв свою камеру и проектор с собой в купе первого класса. Но когда поезд прибыл в Париж, Ватсон, вообразите себе, купе оказалось пустым! Несмотря на самые рьяные поиски, ни Лепренса, ни его аппаратуру так никогда и не нашли.

— Поразительно! — вставил я.

— Прослышав об этом, я предложил свои услуги французским властям, — продолжал Холмс, — но французская полиция моего предложения не приняла. И вот с тех самых пор, когда бы ни случалось присутствовать при демонстрации кинетографа, я не могу не вспомнить об удивительной судьбе его изобретателя, — а думая об исчезновении Лепренса, естественным образом вспоминаю и Джеймса Филлимора.

— Этот Филлимор что, был вашим другом, а, Холмс?

— В жизни с ним не встречался, — покачал головой мой спутник. — Но поразительное исчезновение Филлимора в тысяча восемьсот семьдесят пятом году вызвало много толков, и я съездил в Лемингтон-Спа, чтобы поучаствовать в поисках. Среди вещей в его доме на Тэвисток-стрит была найдена студийная фотография мужчины лет тридцати; коллеги-банкиры подтвердили, что это портрет Джеймса Филлимора. Я сумел получить в свое распоряжение копию и накрепко запечатлел в памяти это лицо. И вот вообразите себе, Ватсон, в течение двадцати лет, даже когда странствия заносили меня в Лхасу или Хартум, идя в толпе, я не забывал вглядываться во встречных, выискивая в них сходство с Джеймсом Филлимором. Но теперь, когда минул уже тридцать один год, я склонен думать, что он исчез безвозвратно.

В этот момент освещение в зале приугасло, посетители смолкли. На сцену вышел мужчина, назвавшийся Эдвином Стентоном Портером, представителем компании «Эдисон». Он заверил нас, что благодаря витаскопу компания имеет возможность предложить зрителям полный спектр развлечений — комедии, драмы, картины живой природы — и что все это будет представлено нам в ходе сегодняшнего представления.

— Особенно мне хотелось бы привлечь ваше внимание к последнему пункту нашей программы, — обратился мистер Портер к затихшему, заинтригованному залу. — Не далее как сегодня утром наш фотограф вынес свой витаскоп на улицы Манхэттена. Он заснял подлинные сцены жизни Нью-Йорка, причем заснял их в естественном освещении. Жизнь как она есть! Леди и джентльмены, фотографическая съемка этих событий уже проявлена и доставлена в наш театр спустя всего лишь четыре часа после того, как они свершились!

Аудитория восторженно загудела. Мистер Портер меж тем продолжил:

— Остается надеяться, что в будущем в компании «Эдисон» будут созданы аппараты, посредством которых любое заслуживающее внимания событие — где бы оно ни произошло, на всем земном шаре! — будет заснято посредством замечательного витаскопа мистера Эдисона и немедленно спроецировано на экраны по всей планете!

Шерлок Холмс бок о бок со мной что-то пробормотал.

Тут мистер Портер покинул сцену, и внезапно мы оказались в кромешной тьме.

Безо всякого предупреждения на сцену ворвался, ринувшись прямо на зрителей, паровоз. В зале вспыхнула паника, сменявшаяся ахами и аплодисментами по мере того, как присутствующие осознавали, что страшная джаггернаутова колесница — не более чем движущееся изображение в одном из фильмов, снятых витаскопом мистера Эдисона. Признаюсь, я и сам привскочил в своем кресле, готовый бежать прочь от этой иллюзии, прежде чем Холмс образумил меня, схватив за руку:

— Спокойствие, доктор! Это всего лишь игрушка!

Я снова уселся, и программа продолжилась. Следующий фильм представлял собой живые картины: несколько пухлых дам в греческих туниках принимали различные позы. Засим последовало изображение океанических волн. Далее — отрывок из оперы «Фауст», если допустимо назвать оперой представление без музыки и пения, и я, должен сказать, был разочарован, что витаскоп записывает сцены из жизни, лишая их цвета и звука. Актерам приходилось исполнять свои роли, словно они глухонемые. И все-таки играли они замечательно, причем молчание сообщало им некое достоинство, которого говорящим актерам, надо сказать, часто недостает.