Загадка «снежного человека» - [7]

Вообще высокая степень конкретности и константности биологических признаков и свойств, получающаяся при обработке массового материала о «снежном человеке», служит едва ли опровержимым аргументом против мифологической версии.

Как могли бы мифы разных народов Азии совпасть в непонятных самим рассказчикам анатомических и биологических деталях? А ведь описание «дикого человека», извлеченное, скажем, из рассказов казахов, вполне соответствует, за вычетом немногих расхождений, описаниям подобного существа, полученным от шерпов в Гималаях, от маньчжуров и монголов, от таджиков и киргизов, русский зоолог В. А. Хахлов в 1914 г. собрал на Тянь-Шане в сущности такие же самые данные, но только более полные и более точные, как и английский зоолог Чарльз Стонор сорок лет спустя, в 1954 г. в Гималаях. Достаточно было бы одного этого сопоставления, чтобы отбросить мифологическую версию. Впрочем, мы еще вернемся к ней в соответствующей главе.

Пока же достаточно сказать, что попытка объяснить наличную сумму сведений о «снежном человеке» («диком человеке» и т. п.) ссылкой на «лешего», «домового», «привидения» годится лишь для того, чтобы отмахнуться от проблемы. Какая польза науке, скажем, от предисловия, написанного антропологом Г. Ф. Дебецем в книге Ч. Стонора «Шерпы и снежный человек», если автор, сравнивая «йе-ти» и «лешего», игнорирует существование научной литературы и о том, и о другом вопросе? При этом записи народных легенд и поверий производятся этнографами с соблюдением определенных правил. Вместо использования всего этого, Г. Ф. Дебец всерьез ссылается на собственные туманные воспоминания: «Можно ли считать рассказы шерпов бесспорным свидетельством существования „йе-ти“? Нет, нельзя. Автору этих строк пришлось в 1929 г. побывать в верховьях реки Илима в Иркутской области. Теперь там проходит железная дорога, но тогда еще не было даже школы и буквально ни одного грамотного человека из числа местных уроженцев. Автору часто рассказывали там про лешего, причем с подробностями, не уступавшими рассказам шерпов о „йе-ти“»(Стонор Ч. Шерпы и снежный человек. М., 1958, с. 11 (Предисловие). На таких доморощенных «мемуарах» науку строить нельзя. Кто может теперь проверить, что на самом деле слышал Г. Ф. Дебец — рассказы про лешего, или, допустим, про действительного аналога «йе-ти» или он слышал совсем другие рассказы в совсем другом месте?

Распространенная прежде в народе вера в «нечистую силу» объясняется невежеством. Но в плачевное положение попадают и те ученые, которые думают, что про конкретные формы этих верований науке ничего не ведомо, что, скажем, биолог может смело хозяйничать в фольклористике. Так, например, зоолог Н. К. Верещагин выносит вердикт: занести сведения о «снежном человеке по ведомству леших и ведьм» (Верещагин Н. Миф о снежном человеке // Охота и охотничье хозяйство. 1960, № 5, с. 29.), — хотя он вовсе не специалист в этом ведомстве и поэтому не знает, что фольклористы не могут выполнить его приказ. Самих этих сведений и современного состояния вопроса о «снежном человеке» автор тоже не знает. Так, он критикует с точки зрения «современного уровня биологической науки» Стонора, Иззарда и советских исследователей данного вопроса за якобы допускаемую ими возможность обитания примата в зоне вечных снегов и льдов, хотя как раз Стонор и Иззард уже полностью отвергли такое допущение в 1954 г. и сейчас ни один автор в мире его не придерживается. Н. К. Верещагин перепутал все без исключения местные наименования существ, подобных «снежному человеку», например, смешивая термин «алмас» с названием приключенческого кинофильма «Ущелье Аламасов», приводя какие-то не существующие в Монголии, Тибете, на Памире и Кавказе названия. Автор выдает за «достоверные» вымышленные сведения о каких-то группах, якобы искавших «снежного человека» летом 1959 г. в верховьях рек Самура и Судака и т. п. Словом, в статье «Миф о снежном человеке» нет ни крупицы знаний по рассматриваемому вопросу. Вот на такой почве и рождаются ссылки на «лешего». Трудно только понять, зачем серьезные ученые вдруг берутся писать по никогда не изучавшемуся ими вопросу.

Можно привести еще несколько примеров. На страницах украинского журнала «Наука и життя» выступал проф. И. Г. Пидопличко со статьями, посвященными «снежному человеку» и вопросам народной фантазий, причём статьи эти вызывают лишь один, все тот же вопрос: что побудило автора писать об этих двух совершенно не знакомых ему сюжетах? Географ проф. Э. М. Мурзаев опубликовал статью «Современный миф о снежном человеке» (Мурзаев Э. М. Современный миф о снежном человеке // Природа. М., 1961, № 4.). Почему «современный», спросит читатель? Мнение Э. М. Мурзаева, опирающегося на этнографа А. З. Розенфельд, состоит в том, что «снежный человек, гуль-бияван, ябалык-адам, аламас (sic!) — все это фольклорные герои одного ряда, связанного с медведем-оборотнем». Но в отличие от вышеназванных статей, сочинение Э. М. Мурзаева — не просто дилетантизм, но дезинформация: автор утверждает, что по просьбе «одного московского ученого» (имеется в виду Б. Ф. Поршнев) он во время экспедиции 1960 г. в Синьцзян, в горах Кунь-Луня и в других местах произвел «тщательный опрос» населения по поводу «снежного человека» и получил отрицательный результат. Участники же экспедиции сообщили нечто прямо противоположное. Самому Э. М. Мурзаеву пришлось написать, что участник экспедиции проф. Б. А. Федорович записал в свой полевой дневник рассказ одного жителя пос. Ташкурган, лично видевшего и описавшего труп «дикого человека». Может быть Э. М. Мурзаев не знает, что Б. А. Федорович передал эту запись, как и другую, в Комиссию по изучению вопроса о «снежном человеке», сообщив при этом, что начальник экспедиции Э. М. Мурзаев категорически запретил ему произвести проверку этих весьма реалистических данных путем назначения соответствующей премии. Далее, мимоходом Э. М. Мурзаев бросает фразу: «Некоторые охотники все же утверждали, что на границе Китая с Советским Союзом и Индией они встречали ябалык-адама. Он всегда одинок, не подпускает к себе людей, кидает в них камнями». Пусть автор отделывается от этого шуткой. Но, как видно из статьи, эти утверждения местных жителей в точном и подлинном виде не записаны, как у Б. А. Федоровича, в полевом дневнике Э. М. Мурзаева. А ведь фольклористика и собирание мифов тоже требуют документации. Вот какие уродливые формы приобрела фольклорная версия борьбы со «снежным человеком»!