Загадка ракеты «Игла-2» - [11]

Привык тут в пустыне итти на пролом в спорах с директором и его сторонниками по поводу полета ракеты и вот, — извольте полюбоваться, — стал таким толстокожим и неуклюжим, что даже эта прямая простая девушка дичится его.

Всего с час назад Гусев имел очередной неприятный разговор с директором института Смирновым и все еще никак не мог успокоиться. Смирнов, воспользовавшись неудачей поисков ракеты, вызвал сегодня Гусева и предложил ему тщательно продумать вопрос о предотвращении возможных взрывов ракет во время старта на полигоне. «Не намерен остаться без такого талантливого конструктора, как вы…» — полушутливо сказал Смирнов. Странная забота о благополучии Гусева!

Точно директору невдомек, что взлет ракеты — это давно и притом блестяще решенная задача. Ясно куда он клонит — уж если надо опасаться взрыва ракеты на старте, то намерение Гусева в недалеком будущем полететь в таком аппарате — это просто чистейший вздор.

— Алексей Иванович, — вдруг произнесла Ольга, — мне кажется, работая со своими ракетами, вы рискуете иногда… — она помедлила и добавила, все еще глядя куда-то вперед, в слепящую даль, — рискуете даже жизнью…

Гусев так долго молчал, что девушка с интересом оглядела ставшее каким-то отчужденным и жестковатым лицо человека, сидевшего рядом с ней.

Ольга глядела на него с каким-то странным лихорадочным блеском в глазах.

— Есть вещи, о которых с вами нельзя говорить… — медленно сказала девушка.

— Да, есть, — твердо ответил он.

— Я никогда не переступала дозволенных границ, — она через силу улыбнулась, и Гусев, не глядя на нее, почувствовал эту натянутую улыбку по тону ее голоса, — но сегодня я хочу говорить о недозволенном… Вы хотите перейти какую-то черту, какой-то предел, который люди еще не в состоянии преодолеть. Мне бывает страшно, страшно, когда я начинаю думать, что вы можете когда-нибудь… исчезнуть, как ваша эта ракета…

Девушка испуганно глянула на инженера — не слишком ли она прямо высказывает свои мысли? Ей показалось, что сейчас последует вспышка гнева, которая не даст ей докончить всего, что она приготовилась сегодня сказать,

Гусев упрямо покачал головой, не отрывая взгляда от дороги.

— Я не погибну. Я хочу жить. Но я хочу жить по-настоящему.

Вдруг, он резко крутнул баранку руля, вывел машину с пыльной дороги на обочину и, повернув от солнца, резко затормозил.

Он легко коснулся рукой плеча девушки, словно рядом с ним сидел его товарищ.

— Может быть, я никогда не говорил вам всего, — тогда это моя ошибка…

— Я хорошо знаю конструкцию ракеты, — заторопилась она, — вы говорили мне о последнем улучшении двигателя.

Он медленно отрицательно качал головой, и Ольга замолкла.

— Чего же вы мне не сказали? — тихо спросила она. — Если это государственная тайна, — я не хочу знать…

— Нет, это совсем другое… Вам просто надо понять одну вещь…

Ольга отодвинулась в угол сидения, откинулась на кожаную спинку, с каким-то недоверием вглядываясь в инженера.

Гусев заговорил, возбужденно похлопывая ладонью по запыленной спинке, не замечая, как пыль скользит по гладкой коже на сидение.

Она должна понять: в новом деле очень часто наступает такой момент, когда вдруг упираешься в стену, И сколько ни бейся, сколько ни выдумывай разных приборов — не перескочишь эту стену. Техника и наука кажутся бессильными преодолеть запретную черту с теми средствами, какие есть в их распоряжении, Это не та черта, о которой говорила Ольга, а другая — предел не для человека, а для машины. И когда подойдешь к такой черте, во весь рост выступает человек — его чувства, его воля, как Ольга говорит — «упрямство». В таких случаях бактериолог может впрыснуть себе под кожу новую сыворотку, чтобы доказать ее безвредность и лечебные свойства, как это сделал впервые в истории с сывороткой Пастера наш ученый Гамалея. А вспомните Рихмана и Ломоносова, первыми решившихся поймать молнию. И Рихман тогда поплатился жизнью за эту дерзость, но Ломоносов раскрыл тайну атмосферного электричества и природу северных сияний. Есть сотни примеров… И вот он, Гусев, подошел к такому пределу для техники. Конструкция ракеты проверена десятки раз. Создан изумительный летательный аппарат, но иногда пламя реактивного двигателя разрушает ракету, если она достигнет определенной высоты. Ни один прибор-автомат не объясняет причины, почему до сих пор нельзя покорить пламя. Вот эго и есть предел для техники. Но человек может сломать стену. Недавно сконструирована аварийная кабина, которая может отделиться от ракеты, в случае если ее охватит огонь. Теперь остается только сесть в ракету, изучить условия полета, а потом что-то изменить в конструкции, может быть, создать новые автоматы для контроля неведомых сил, разрушающих ракету, и победить пламя…

— И если у меня не будет смелости перешагнуть черту, — резко продолжал он, — если Смирнов скрутит мне руки и ноги своими приказами — подумайте, кем я тогда буду!..

— Создайте новые автоматы, — страстно сказала Ольга, — пусть приборы расскажут, что делается с ракетами. Но не рискуйте собой, своим товарищем…

— А вы спрашивали себя, сколько времени понадобится для создания таких новых, невиданно сложных автоматов? Год, два? Этого мало. Пять, может быть, десять лет… А я могу, скажем, через полгода дать Родине могучую силу. Имею ли я право забыть об этом?