Загадка острова Раутана - [23]

— Погоди, — старик отвел его руку. Он взял с плеча Ксаныча окорок, длинным острым ножом отрезал от него четыре полоски мяса. — Покорми их.

Ксаныч каждому псу кинул по куску мяса. Щелкнули устрашающие челюсти — такими зубами можно растерзать среднего африканского льва, и мясо было мгновенно проглочено.

— Теперь бери, — старик протянул веревку. Собаки уже не ворчали.

Ксаныч долго благодарил инспектора и Фому Парфентьевича. Охотнику он оставил оленью ногу. Тот с достоинством принял ее, подвесил в сенях на крючке. Сказал:

— Эти медведя отгонят.

У самолета командир пожал Ксанычу руку:

— Раз тебя собаки любят, ты хороший человек! Милости прошу!

Так Ксаныч оказался на острове. Жил на полярной станции, снял много интересных кадров, услышал огромное количество захватывающих историй, но ему не давали покоя мысли о питомцах. Теперь наконец-то они все вместе.

— А где остальные? В городе? — спросил он.

— Наверное, — Эдька отвел глаза.

— Как это — наверное? — насторожился Ксаныч. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего я не имею, — спохватился тот. — Просто поехали на разные съемки.

И тут же постарался перевести разговор на другую тему.

— Откуда у вас удостоверение «Пионерки»? Вы нам ничего не говорили.

— Потому что раньше его у меня не было, — ответил Ксаныч.

— А я подумал, что вы нарочно так сказали, — подал голос Василек. — И тут Елисеев… Ну, думаю…

— Ну, думаешь, попался ваш руководитель, — подхватил Ксаныч. — Вот сейчас краснеть будет. А? Так подумал?

— Н-нет… — смутился Василек.

— Разве ты забыл, что я учил вас не врать, — Ксаныч нахмурился. — Врут, обманывают только слабые, неуверенные в себе, трусливые люди. Ведь ложь — это та же трусость.

Ребята потупились. Они искоса посмотрели: где Миша? Только бы он не слышал, не видел их позора. Ведь Ксаныч явно намекал на их бегство…

К счастью, Миша стоял далеко — у блистера.

— Я вижу, что вы и сейчас что-то скрываете от меня. Ну, будете рассказывать или закончим разговор? Кстати, чья это камера? Где наша?

Эдька и Василек переглянулись, синхронно вздохнули и стали рассказывать о том, как исчезли Ленька и Светка, о лейтенанте Гусятникове, о размолвке с Дрововозом.

А на столике под руками капитана Елисеева расцветала карта. Причудливые коричневые, зеленые и синие разводы переплелись, образуя диковинные узоры. Эдька подвел Ксаныча к карте и, «вводя в курс дела», сыплет бойкой скороговоркой:

— Здесь паковый лед, тяжелый, десять баллов, а вот пошли поля, дальше лед ломаный, торосы… потом разводья, слабый лед. Отдельные стамухи.

— Которые интенсивно вытаивают, — радостно добавляет Василек.

Самолет делает разворот, идет над проливом Лонга. Прямо по курсу во льдах показались темные пятнышки.

— Караван! — капитан Елисеев сунул голову в блистер. — Ледокол «Ермак» ведет.

Он прикладывает к голове наушники, слушает, потом говорит:

— Он нас приветствует!

— Кто? — не понял Василек.

— Ледокол. Просит дать рекомендацию по курсу. — Он поднес микрофон ко рту и зарокотал: — «Ермак», «Ермак», я борт 04175. Подворачивайте левее на ветер, ветер юго-западный, от берега гонит лед, там льды реже, выйдете на прогалину… Счастливого пути!

Хвост самолета накрывает пятнышки.

— Показался остров! — крикнул командир. — Приготовиться к бомбометанию.

Ребята насторожились. Бомбометание? Они не сводили глаз с бортмеханика. А тот молниеносно обвязал бечевкой какой-то плотный серый тючок и встал у дверцы люка.

Прямо по курсу ребята тоже увидели остров: пятачок суши словно поднялся из моря на рыжих скалах. Посреди пятачка — домик-коробок с антенной на крыше. У железной бочки на берегу суетятся пять темных фигурок.

Торопов открыл дверь и швырнул тючок вниз. Кувыркаясь, он полетел прямо на бочку. Сейчас взрыв… Но тючок ударился о землю возле бочки, подпрыгнул, и к нему бросились темные фигурки. Внизу снова забелели льды.

— Все снял! — Эдька, самодовольно улыбаясь, перезаряжал «Ладу».

— Когда тючок разорвут, радости будет на весь остров, — сказал Торопов.

— А что там, в тючке?

— Почта. Письма, газеты, журналы. С месяц, наверное, не получали их полярники.

Так вот, значит, как здесь доставляют письма и газеты! Никаких почтальонов, а прилетает самолет и прямо вам на голову сбрасывает почту.

Миша заглянул в иллюминатор.

— Мыс Шелагский!

Слева ползли угрюмые черные скалы. Видно было только узловатое подножье мыса, верхушка ушла в туман и облака.

— Хватит кататься, — улыбнулся Торопов. — Мы дома.

Самолет тянул на посадку. Василек не успел даже побледнеть — так быстро она произошла. Перед самой землей мелькнули у фюзеляжа одна за другой три чайки. Одна чуть не попала под винт.

— Отчаянные!

Татакнул напоследок мотор, и вскоре дверь распахнулась. Над взлетной полосой висела тягучая туманная тишина. Пилоты устало надевали кожаные регланы, капитан Елисеев собирал карты.

— Штурман, справку, — негромко сказал Цуцаев.

— Полет длился десять часов двадцать пять минут, а пролетели мы за это время три тысячи триста километров!

— Добро.

Вслед за Ксанычем ребята спустились по трапу и оглянулись на самолет. В сумеречном свете стальная птица, выкрашенная светящейся алой краской, казалась раскаленной. Можно было подумать, что туман охлаждал ее большое натруженное тело, но ребята знали: самолет в полете не нагревается.