Загадка миссис Дикинсон - [46]

Все обошлось без единого крика и без борьбы. Арсен

Люпен несколькими точными движениями, не причинив особой боли, оглушил Людовика, закутал ему голову шторой и связал, так что тот даже не успел разглядеть лица нападавшего.

Затем Арсен бросился к сейфу, схватил две папки, сунул их под мышку, вышел из кабинета, спустился по лестнице, пересек двор и открыл калитку. На улице стоял экипаж.

– Возьми вот это сначала, – сказал он кучеру, – и следуй за мной.

Он опять пошел в кабинет. В два приема сейф был опустошен. Затем Арсен поднялся в свою комнату, отвязал веревку и уничтожил следы своего пребывания. Все было кончено.

Через несколько часов Арсен Люпен вместе с сообщником приступил к разборке содержимого папок. Обнаружив, что состояние Эмберов далеко не так велико, как все полагали, Арсен, предвидевший это, вовсе не был разочарован. Ни сотен, ни даже десятков миллионов здесь не оказалось. Но в общем и целом состояние Эмберов исчислялось очень внушительной цифрой и было вложено в исключительно доходные отрасли: это были акции железнодорожных компаний, парижские и государственные ценные бумаги, акции Суэца, северных шахт и т.д.

Люпен был удовлетворен.

– Конечно, – сказал он, – убытки будут значительные, когда придет время торговаться. Мы столкнемся с препятствиями, и придется не раз, и не два отдавать бумаги за бесценок. Не беда, благодаря этому первичному капиталовложению я надеюсь начать жить, как хочу… и реализовать кое-какие проекты, которые меня очень волнуют.

– А остальное?

– Можешь все сжечь, малыш. Эти груды выглядели внушительно в сейфе. Нам они не нужны. Что же касается ценных бумаг, мы их спокойненько запрем в шкаф и будем ждать подходящего момента.

На следующий день Арсен подумал, что ничто не мешает ему вернуться в особняк Эмберов. Но, читая газеты, он узнал нечто совершенно неожиданное: Людовик и

Жервеза исчезли.

Вскрытие сейфа происходило в чрезвычайно торжественной обстановке. Судейские обнаружили в нем то, что оставил Арсен Люпен… то есть почти ничего.

Таковы факты, точнее, некоторые из них в интерпретации Арсена Люпена. Я излагаю события, придерживаясь версии, услышанной из его собственных уст в тот день, когда на Арсена нашел стих откровенности.

Он ходил взад-вперед по моему рабочему кабинету, и в глазах его бегали чертики, которых я не замечал раньше.

– Короче говоря, – заметил я, – это одно из самых удачных ваших предприятий?

Не ответив мне напрямую, он продолжал:

– В этом деле есть какие-то неразрешимые загадки. И

даже после того, как я вам все объяснил, осталось столько непонятного! Зачем понадобилось бежать? Почему они не воспользовались помощью, которую я невольно оказал им.

Ведь так просто было заявить: «Сто миллионов лежали в сейфе, а теперь их здесь нет, потому что они украдены!»

– Эмберы потеряли голову.

– Да, действительно, потеряли голову… Но с другой стороны, ведь правда, что…

– Что – правда?

– Так, ничего.

Что скрывалось за его недомолвкой? Он ведь что-то недоговорил, это было очевидно, и не хотел говорить. Я

был заинтригован. Должно быть, речь шла о чем-то очень серьезном, если у такого человека возникли сомнения.

И я наугад стал задавать ему разные вопросы.

– Вы с ними больше не встречались?

– Нет.

– А не испытываете ли вы временами что-то вроде жалости к этой злополучной чете?

– Я?! – воскликнул он, подскочив.

Его возмущение удивило меня. Может, я попал в точку?

– Разумеется, – упорствовал я. – Не будь вас, они, может быть, могли бы противостоять опасности… или по крайней мере уехать с полными карманами.

– Угрызения совести, именно этого вы от меня хотите, не правда ли?

– Конечно!

Он сильно ударил по моему столу.

– Итак, по-вашему, у меня должны быть угрызения совести?

– Называйте это угрызениями или сожалениями. Но хоть какие-то чувства…

– Испытывать какие-то чувства по отношению к людям…

– К людям, у которых вы отняли состояние.

– Какое состояние?

– Ну как же… эти две или три пачки ценных бумаг!

– Две-три пачки бумаг! Я у них украл ценные бумаги, не так ли, часть их наследства, и в этом моя вина, мое преступление? А вам не пришло в голову, черт побери, что они были фальшивыми, эти ценные бумаги?. Слышите?

ОНИ БЫЛИ ФАЛЬШИВЫМИ!

Я оторопело уставился на него.

– Четыре или пять миллионов – фальшивые?

– Именно, – в ярости воскликнул он, – архифальшивые!

Фальшивые облигации, ценные государственные бумаги, парижские акции – все оказалось макулатурой и ничем иным! И ни одного су! В этой массе бумаг я не нашел и су!

А вы требуете от меня каких-то угрызений совести. Но их должны испытывать они, а не я! Эта парочка облапошила меня как обыкновенного раззяву! И обобрала как последнего тупого кретина!

Люпен был зол не на шутку, досада и уязвленное самолюбие, видимо, не давали ему покоя.

– Но, как ни крути, я был в проигрыше с самого начала!

Угадайте, какую роль я играл в этом деле, точнее, они заставили меня играть? Роль Андре Брофорда. Да, дорогой друг, а я ничего не понял! Только позднее, по газетам и сопоставленным фактам я догадался об этом. В то время как я строил из себя благодетеля, этакого господина, рисковавшего своей жизнью и вырвавшего Эмбера из лап бандита, они выдавали меня за одного из Брофордов!