Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор - [67]
Но Николаев не мог представить никаких конкретных доказательств таких обвинений. Но зато теперь у главных следователей были основания для инициирования дела против бывших зиновьевцев. Однако через день вся эта конструкция оказалась на грани разрушения: Николаев объявил голодовку и отказался участвовать в допросах. После того как его начали насильственно кормить, он попытался убить себя, однако его попытка совершить самоубийство была предотвращена охранниками НКВД, которые постоянно наблюдали за его камерой. 7 и 8 декабря его доставили на допрос в смирительной рубашке. Когда его тащили по коридору на допрос, он якобы кричал: «Это я, Николаев, меня мучают, запомните!» Во время допроса он снова пытался лишить себя жизни, попытавшись выброситься с четвертого этажа[557].
В распоряжении следователей, однако, был не только кнут, но и пряник. В обмен на признания Николаеву якобы было обещано сохранить жизнь. Очевидно, по личному совету Сталина, ему обеспечили хорошие условия содержания: вкусная еда, вино, разрешили читать художественную литературу, а также пользоваться ванной[558]. Понемногу Николаев начал все охотнее давать те показания, которые требовали от него сотрудники НКВД. Его показания становились все более и более конкретными. Приведем всего один пример: согласно протоколу допроса от 16 декабря, Николаев рассказал о попытке покушения на Кирова, которая якобы имела место 6 ноября 1934 г. По приказу Котолынова Соколов и Николаев встретились в этот день в 16 час. 00 мин. у главного входа в Смольный. Они ходили вокруг Смольного, чтобы встретить Кирова: Николаев собирался застрелить его. Не дождавшись Кирова, они отправились в Мариинский театр, где в этот день должно было состояться торжественное собрание по случаю годовщины Октябрьской революции. Они полагали, что Киров должен быть там. Однако они пришли слишком поздно и входных билетов не осталось. Николаев и Соколов разделились; Николаев решил попытаться встретить Кирова, когда он будет подходить к театру. Николаев действительно увидел Кирова, однако до него было слишком далеко. Таким образом, на самом деле никакой попытки убийства не было. После этого эпизода Николаев больше не видел Соколова и решил, что справится без него[559].
Протоколы допроса Николаева отражают два возможные сценария следователей. Результат первого — это первоначальные уверения Николаева в том, что он один осуществил убийство, что может указывать на его намерение скрыть вину других лиц, замешанных в преступлении. После того, как ему создали хорошие условия содержания в тюрьме и пообещали сохранить жизнь, что не принесло желаемого результата, к нему применили жесткое давление (возможно, даже пытки), в результате чего он был сломлен и признал существование заговора с участием «Ленинградского центра». Эта интерпретация соответствует сталинской версии убийства. В противном случае следует допустить, что, отрицая наличие сообщников, Николаев говорил правду. Однако постепенно, под влиянием обещаний и угроз, он признал участие в заговоре бывших зиновьевцев, что соответствовало желанию московских следователей (после того как они взяли следствие в свои руки). Исходя из того, что мы знаем сегодня, нет никаких сомнений, что вторая интерпретация соответствует истине. Очевидно, что причиной голодовки Николаева и попытки самоубийства были муки совести, которые он испытывал, оговаривая невиновных людей.
Как мы уже видели, уже в день убийства Ягода и Сталин хотели выяснить, не имел ли Николаев каких-либо связей с иностранцами. «Иностранный след» рассматривался параллельно с «зиновьевским». Основанием для этого были записи Николаева в дневнике, который он имел при себе во время ареста; в нем упоминался адрес германского консульства в Ленинграде. Ягоду проинформировали об этом телеграммой, полученной им рано утром 2 декабря[560]. К тому же в записной книжке Николаева нашли номер телефона латвийского консульства.
На допросе 3 декабря следователи потребовали от жены Николаева, Мильды Драуле, рассказать, имела ли она либо ее муж какие-либо связи с иностранцами. Во время обыска на квартире Николаева были найдены письма из Латвии. Драуле объяснила, что ее мать вела переписку со своими родственниками в Латвии, однако сама Мильда не писала писем туда в течение многих лет. Данные письма являлись частной корреспонденцией[561].
Во время допроса 5 декабря Николаев признался, что общался с латвийским консулом. Во время беседы он выдал себя за латыша, говорил на ломаном русском языке и заявил консулу, что ожидает наследство. Но встреча была прервана. Николаев сказал, что он снова собирался встретиться с консулом, чтобы получить «материальную помощь» в обмен на «материал и статью о внутреннем положении страны критического, антисоветского характера». Когда же он пришел в консульство несколько дней спустя, обстановка вокруг здания насторожила его, он опасался ареста. Поэтому он решил обратиться в германское консульство.
6 декабря Николаева допросили по поводу этого обращения. Однако снова его показания не имели ничего общего с убийством Кирова. В германском консульстве Николаев представился украинским литератором и попросил консула помочь ему связаться с иностранными журналистами. Он сказал ему, что после путешествия по Советскому Союзу в его распоряжении оказались материалы, которые он хотел бы передать иностранным журналистам для публикации в иностранной прессе. На это консул ответил, что Николаеву следует обратиться в германское посольство в Москве. Таким образом, его попытка контакта с германским консульством оказалась безуспешной. После этого Николаев пытался установить контакты с британским консульством, и снова неудачно
