Загадка Большой тропы - [26]
Легко вскочив на ноги, Гриша бодро зашагал дальше — нужно спешить: сегодня должны приехать из Перевального. Может быть, в палатке уже лежит письмо от Наташи.
Тревога охватила Гришу внезапно; она вдруг властно вошла в него в то самое время, когда он, казалось, совсем забылся в работе. Просматривая очередной лоток с песком, он неожиданно ясно почувствовал, будто кто-то смотрит на его руки из-за спины. Гриша резко оглянулся: вокруг открытое пустое место. Россыпь из хаотического нагромождения камней, суживаясь, теряется у подножья затененных серых скал. По обе стороны россыпи уступом над долиной возвышается площадка с редкими крупными кедрами и подлеском из березового кустарника. Когда Гриша кинул беглый взгляд к подножью скал, ему почудилось, будто около одного из деревьев что-то шевельнулось, но сколько ни вглядывался, ничего подозрительного не заметил.
Беспричинный страх, овладевший им, усиливали мрачные скалы вокруг. Отчего возникло это нелепое чувство, Гриша не мог дать себе отчета, как не мог избавиться от ощущения, что за ним, не спуская глаз, наблюдает кто-то невидимый. Напрасно пытался он успокоить себя — каждый шорох пугал. Кончив промывать пробу, Гриша все же пошел дальше, преодолевая неудержимое желание бросить все и бежать обратно в лагерь, к людям, где нет за спиной этой враждебной настороженной тишины. В чем заключалась опасность, он не представлял, но что она здесь, рядом, не было никакого сомнения.
Неизвестность не делает страх меньше. Скорее бы войти в лес. Уже подходя к опушке, он еще раз оглянулся. В это время резко, словно удар бича, за спиной у него прогремел выстрел. Гриша кинулся бежать в спасительную чащу леса. Второго выстрела он не услышал. Просто ему почудилось, будто кто-то изо всей силы тяжелой палкой ударил его по плечу. Боль разлилась по телу, вдруг подкосились ноги, и, хотя Гриша продолжал быстро-быстро бежать, ему казалось, будто он не двигается вовсе. Потом он запнулся о сучья, полетел вниз и сильно ударился головой об острый камень; хотел снова вскочить на ноги, но сумел привстать только на колени: все вокруг вдруг потемнело — он упал на землю, уткнувшись лицом в мох. Страха больше не было, боль почти исчезла, осталось только одно — желание удобней лечь и уснуть. В ушах хлопали выстрелы, они постепенно становились тише и слились в один непрерывный баюкающий звук. Перед закрытыми глазами из прозрачной глубины взволнованной воды улыбалось лицо Наташи.
Где Гриша
После завтрака Кузьма Прокопьевич и Петр занялись приготовлением походной бани. Хотели позвать на помощь Виктора и Гришу, но ни того, ни другого в лагере не нашли.
Павел Осипович составлял информационную записку, Валентина Гавриловна наносила на карту результаты маршрутов за последнюю неделю.
Обед пока не начинали готовить — с часу на час ожидали обоз с продуктами: должны были привезти немного свежих овощей, по которым все стосковались.
Лошадей ждали все: кому не терпелось прочитать свежие газеты, кто надеялся получить письмо. Обоз по расчету должен был подойти еще вечером, но отчего-то опаздывал. Особенно это никого не тревожило: случается и поезда не по расписанию приходят, а здесь не железная дорога — тайга.
— Что-то мне сегодня Игорек и Наташа приснились, — сказала Валентина Гавриловна, отложив в сторону раскрытый дневник.
Павел Осипович, не отнимая карандаша от восковки, поднял на нее глаза.
— Да ты не сердись. Я только на минуту оторву, очень сон интересный. Наташа посадила Игорька верхом на оленя и говорит: «Держись за рога, не хнычь — ты мужчина».
Павел Осипович тоже отвлекся от работы.
— Знаешь, Валя, я ведь сам соскучился по ним, по обоим.
— Ну вот, наконец-то хоть раз признался, а то всегда меня коришь: «Заскучала, заныла, ничего с ними не станет, им без нас еще лучше», — торжествуя, проговорила она, подражая интонации мужниного голоса.
— О-гой! — крикнул Петр во всю мощь легких. — Едут! Едут!
Все побросали занятия и высыпали навстречу приближающимся лошадям. Первым на рысях, подхлестывая концом повода серую лошадь, подъехал всадник в ярком малиновом джемпере и зеленой шапочке.
— Ой, Наташка! — тихо воскликнула Валентина Гавриловна и, помолодевшая, легко побежала навстречу дочери.
— Вот бес — не девчонка! — выругался Павел Осипович, пытаясь прогнать с лица невольную радостную улыбку.
— Мама! Мамочка! — Наташа круто осадила разыгравшуюся лошадь и, проворно спрыгнув на землю, бросилась на шею матери. Потом так же быстро подбежала к отцу, спрятав голову у него на груди, хитрыми, смеющимися глазами посматривала на мать и по-птичьи тараторила:
— Папочка, милый, не ругай меня — я так соскучилась.
— Как там наши живут? Как Игорек? Как бабушка? — спрашивала мать.
Павел Осипович поцеловал дочь и с серьезным лицом погрозил ей пальцем, многозначительно пообещав:
— Мы еще поговорим потом.
Наташа притворилась напуганной, но по счастливым смеющимся глазам отца видела, что ей нечего бояться. Отец может сделать лицо серьезным, загасить улыбку в углах губ, но если его глаза светят вот так, как теперь, то уж верно: никакому наказанию не бывать.
— Все у нас хорошо; Игорек здоров, бабушка тоже, — отвечала она матери.
