Загадка Белой Леди - [72]

– Но если вы уже и так боитесь всего, то чего же ждать еще?

– Ах, не скажите! – Фоконье трещала на каком-то странном наречии, которое миссис Хайден понимала не совсем хорошо, хотя большинство слов было знакомо. – Все время новые места, а главное – новые люди! И мужчины! О, вы знаете, я ужасно боюсь новых мужчин, хотя привыкаю очень быстро. Вот, например, эти, что за столиком. Они так подозрительно меня рассматривали! – Фоконье, сама не замечая, выпятила грудь еще сильнее. – Ах, вот и еще один мужчинка! – В дверь с недовольным лаем ворвался Кадош, и андоррка оставила миссис Хайден, переместив внимание на пекинеса. Она стиснула его и стала восхищенно рассматривать. – Ах, какие глаза! Сколько огня! – Но псу это нисколько не льстило, и он, оскорбленно огрызнувшись, вырвался.

– По-моему, у нее никакая не фобофобия, а чистый бред любовного очарования, – пробурчал костлявый, и, словно подтверждая его слова, Фоконье, забыв о собаке, бросилась к человеку, входившему в зал. Это был Виктор.

Он улыбнулся мужчинам, наклонил голову в сторону миссис Хайден и хотел сесть за пустой столик, но его опередила Фоконье.

– О, какой прекрасный экземпляр! Синие глаза при смуглой коже говорят о породе! Вы позволите? – Не дожидаясь ответа, она боком присела за стол, отчего грудь ее дрогнула, а бедро соблазнительно выгнулось. Виктор посмотрел на нее ясным взглядом.

– Напитки здесь только безалкогольные. Немного выпить можно в коктейль-холле недалеко отсюда. А пока советую вам взять кинни.

– Кинни? Это же какое-то гнусное варево, откуда-то… Откуда-то с Мальты, если мне не изменяет память…

Виктор быстро посмотрел на миссис Хайден, но та сидела, отвернувшись к окну, и смотрела в парк.

– Так пойдемте? – вдруг заспешил он, вставая и предлагая руку Фоконье. – Холл откроется через пару минут.

И в спину им вонзились две пары ненавидящих глаз.

Коктейль-холл находился как раз посередине между столовым залом и приемной доктора Робертса. Увитый внутри всевозможными экзотическими растениями, он напоминал оранжерею в миниатюре или, наоборот, большой аквариум, в котором плавно двигались немногочисленные рыбы-завсегдатаи.

Фоконье висела у Виктора на руке, с упоением перечисляя имеющиеся у нее страхи.

– Это целая коллекция! Вы представляете, стоит мне узнать еще о какой-то фобии, и она тут же у меня появляется! Например, за неделю до того, как брат меня отправил сюда, я узнала, что какую-то часть пути придется ехать по железной дороге, и тут же обнаружила у себя сидеродромофобию. А еще – и здесь я ужасно, ужасно от этого страдаю! – у меня развилась антофобия. Зачем столько цветов?!

– Да ведь они здесь не пахнут.

– Ну и что? Зато они повсюду. Я даже попросила сестру убрать у меня из коттеджа все до единого. Жаль только – не вырвать их с газонов! А эта рыжеволосая красотка в столовой – у нее-то что?

– Здесь не принято расспрашивать друг друга о подобных вещах, – мягко улыбнулся Виктор. – Равно как и рассказывать о себе.

– Это шпилька в мой адрес? – живо отреагировала Фоконье. – Но ведь здесь все больные, а им должно быть разрешено все, – безапелляционно закончила она.

– Таким красивым, как вы, – безусловно! – рассмеялся он. – Вот и холл. Зайдем, выпьем по бокалу коммандарии.

– Но доктор запретил мне спиртное.

– Коммандария – это не вино, это история. В нем содержится частица того вина, что воспевал Гомер. Его пили египетские фараоны. Оно было известно еще до того, как тамплиеры дали ему название мана – мать, выкупив виноградники у Ричарда Львиное Сердце.

– Как интересно! А существует ли боязнь вина?

– Думаю, только у завязавших алкоголиков.

Они встали с бокалами у окна, оказавшись прямо под неодобрительным взглядом Робертса, который, как всегда в это время, занимал свой наблюдательный пост на высоком табурете среди зелени. Фоконье все откровенней прижималась к черному рукаву собеседника грудью, а он с каждым глотком становился все бесстрастнее. Посетителей, разумеется, было совсем мало.

К облегчению Виктора, андоррка вдруг увидела, как своей подпрыгивающей походкой кузнечика шествует господин Морена, и тут же, как школьница, потупила глаза.

– Вы извините меня, но это такой замечательный экземпляр! Я побегу поговорю с ним. – И убежала, не забывая соблазнительно покачивать бедрами.

Робертс вышел из своей засады.

– Зачем вы притащили сюда эту истеричку?

– Разве она истеричка? Она рассказывала мне про фобии.

– Рассказы о фобиях – только внешнее выражение. Кстати, весьма удобное. У нее классическая истерия, то есть истерия в том смысле, в каком ею страдали те, кого пятьсот лет назад отправляли на костры.

– Но с чего бы? Ведь она роскошная женщина, Оливер, – Виктор усмехнулся одними глазами.

– Вам мало печального исхода с Волендор?

– С каких это пор вы так откровенно связываете гибель Виолы с нашими с ней отношениями? – вдруг сухо отрезал Виктор.

– В принципе, я имею полное право удалить вас из клиники за нарушение определенных, установленных здесь правил – связи между пациентами категорически запрещены, – точно так же отчужденно и зло ответил Робертс.

– Вы просто устали, Оливер. Впрочем, и я тоже, – на мгновение лицо Виктора стало таким, будто он прожил на свете уже несколько жизней. – Но, к счастью, почти все на свете имеет конец.