Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу - [50]

Британский физиолог Питер Уилер предположил, что одна из причин нашей двуногости заключается в необходимости терморегуляции под воздействием палящего тропического солнца. Как показал пример бражников, пчел и верблюдов, снижение расхода тепла или увеличение теплопотерь приводит к повышению выносливости. Уилер сфотографировал модель гуманоида в двуногом и четвероногом положении и обнаружил, что в двуногом положении он получал на 60 % меньше прямого солнечного излучения. Кроме того, в таком положении корпус расположен более удобно для проветривания с целью конвекционного охлаждения. Как я уже говорил в главе 12, двуногость может повысить скорость. Но даже если бы это было не так и стоило бы больше энергии, это все же выгоднее, чем отказаться от рук, использующих инструменты, уменьшить дальность обзора и снизить нашу выносливость в жару. Таким образом, в целом бипедальность человека не так уж загадочна.

Гоминидная линия, к которой мы принадлежим, вероятно, разошлась с обезьянами около 5–8 миллионов лет назад. Первые ископаемые следы этой линии были обнаружены в Эфиопии в отложениях возрастом 4,4 миллиона лет. Речь идет о существе под названием «ардипитек рамидус» (Ardipithecus ramidus). Австралопитеки, то есть «южные обезьяны» (их обнаружили в южной части Африки), которые произошли от ардипитека, имели маленький в сравнении с нашим мозг, но, судя по скелетным останкам и следам, они уже были прямоходящими. Женская особь Australopithecus afarensis, известная под именем Люси, – женщина ростом метр с небольшим, была обнаружена в 1974 году в Эфиопии. Это одни из самых известных найденных останков австралопитека. Австралопитеки были двуногим связующим звеном между обезьяноподобными и человекообразными формами и вряд ли смогли обогнать большинство крупных хищников. Они нуждались в других средствах защиты. Должно быть, унаследованная от австралопитеков выносливость, которая впоследствии развилась у людей, не была связана с бегом как способом спастись.

Скорее всего, австралопитеки разошлись с обитателями лесов и ушли в опасные равнины не для того, чтобы избежать хищников, а для того, чтобы искать там пищу, несмотря или даже благодаря наличию там хищников. Для тех, кто мог поймать добычу, мясо было в изобилии; его хватало и тем, кто мог отнять его у других хищников, таких как леопарды, гепарды и львы, а также для тех, кто мог бороться за него с гиенами, шакалами и грифами.

При разумном предположении, что австралопитеки жили в группах, как и большинство современных обезьян, нетрудно представить правдоподобную картину того, как они добывали пищу. Путешествуя группами и натыкаясь на убитую хищником тушу, они, возможно, отгоняли охотника палками и камнями. Такие захваты было сложно осуществлять по ночам, а легче всего было это делать в середине дня, когда хищник искал тень, оставляя тушу без присмотра или, по крайней мере, не столь ревностно ее защищая.

Разумные гоминиды быстро научились находить останки. Несколько лет назад я оставил мертвую лошадь возле дома моей матери в штате Мэн для съедения воронам. Две ее собаки нашли тушу по сборищу воронов. С тех пор собаки стали с интересом наблюдать за воронами. Ранние равнинные гоминиды были не менее талантливы в распознавании следов недавнего убийства, чем кружащие стервятники, собаки моей матери и я сам.

В африканском вельде большинство хищников вынуждены убивать часто, потому что то, что они не съедят сразу, быстро привлечет падальщиков или просто портится. Падальщики серьезно соперничают за первенство, а самые быстрые прилетают на крыльях. В нетронутой человеком северной экосистеме, парке Йеллоустон, происходит то же самое, только там падальщики, прилетающие примерно в течение минуты после убийства, совершенного волками, – вороны, а не стервятники. Орлы, медведи и койоты воспринимают активность воронов как сигнал, указывающий на убийство, и тоже спешат на место. В Йеллоустоне примерно через семь часов после того, как волки убьют лося, ничего не остается, кроме костей. В Африке гиены съедают даже кости, а мясо исчезает еще быстрее.

В тот год, проведенный мной в Танганьике (ныне Танзания), однажды утром я нашел в глубоком русле реки только что павшую корову, которую еще никто не приметил. К полудню, когда я пришел туда снова, там кормилось более сотни стервятников и еще больше птиц прилетало со всех направлений. Стервятники также находят туши, наблюдая за другими, и их мобильность позволяет этим птицам занимать нишу дневных падальщиков, кормящихся за счет хищников. Аналогичная конкуренция за убитых хищниками животных, видимо, была и в саваннах, где развивались наши антропоидные предки. Тогда, как и сейчас, умение двигаться быстро и долго было большим преимуществом, позволявшим добраться до убитых прежде, чем их съедят конкуренты. В конечном счете подвижность гоминидов в жару обернулась способностью самостоятельно добывать свежее мясо на охоте.

Хотя самые ранние австралопитекоподобные гоминиды, вероятно, не были достаточно быстрыми, чтобы загонять здоровых взрослых антилоп, несомненно, у них был большой потенциал, чтобы стать еще быстрее. Соревнования с падальщиками и другими представителями своего вида – ближайшими конкурентами – могли перебросить мостик к погоням за внушительной живой дичью. Как только гоминиды стали достаточно быстрыми, они смогли настигать слабую добычу – детенышей, а также старых и раненых животных.