Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу - [25]

После возвращения из Африки моя беговая карьера в Университете Мэна была хорошей, но не выдающейся. Я снова получил травму, повредив хрящ в колене, когда спускал с холма свой маленький красный «хиллман»[23] ценой сто долларов, чтобы, как обычно, его завести. В конце концов колено потребовало операции. «Хиллман» же не подлежал ремонту.

Я не думал, что меня ждут какие-то особые успехи. Членство в университетских командах по легкой атлетике и кросс-кантри, а иногда и победы в соревнованиях и так превосходили мои ожидания. За одним исключением.

Таблички с именами всех прежних героев, поставивших университетские рекорды, были вывешены на стендах вдоль беговой дорожки спортивного манежа. Я видел их тысячи раз – имена и достижения спортсменов прошлого, которые сейчас стали легендами. Некоторым из моих современников удалось вписать туда свои имена, пока я учился в университете. Войти в их число казалось невероятным. В конце концов я стал лучше пробегать двухмильную дистанцию – свою специализацию в команде по легкой атлетике, и был призрачный шанс, что к концу учебы и мое имя появится на табличке. Погоня за реалистичной целью вдохнула в мой бег новый огонь. Наконец, к самому последнему забегу в манеже я уже думал, что смогу это сделать. Моя уверенность редко превышала мои возможности. Вот и все. Я шел ва-банк.

В манеже приходилось слишком много кругов на одну милю, чтобы я мог вести их счет. Я сосредоточился на темпе. Моими приоритетами были равномерность бега и время прохождения каждого круга, и в какой-то момент я понял, что продвигаюсь рекордными темпами. Я рассчитывал сохранить этот темп и удержать его на последнем, или «пистолетном», круге. С выстрелом пистолета – сигналом о начале последнего круга – я бы просто рванул и выложился по полной.

Все шло по плану. Я слышал, как тренер прокричал четверть, половину и полную милю. Я бежал в запланированном темпе, ощущал в себе силы и копил энергию для большого рывка. Я слышал, как кричали люди, столпившиеся по краю трассы. Волнение усиливалось. Я ускорился. Еще один круг. Другой. Третий. Уже скоро я с нетерпением ждал «пистолетного» круга, готовясь к последнему спринту. Крики усилились. Потом я услышал долгожданный «бах». Странно, но он был не один. Их было два, один за другим, и они прогремели, когда я уже пробежал около 10 м после начала круга. Не важно, думал я. Может быть, это для усиления эффекта. Может, они знали, что я бегу рекордными темпами. Я ускорился, собрался с силами и полетел.

Последний круг был, наверное, самым быстрым с начала гонки. Но он был лишним. Оказалось, что судья с пистолетом сам потерял счет кругов и стрелял, чтобы я остановился, а не ускорился. Рекорд не был побит, до него не хватило всего лишь две десятых секунды. Во время настоящего финального круга я думал, что мне осталось пробежать еще несколько, и, когда я выкладывался перед финишем, гонка на самом деле уже закончилась.

То, что со мной стряслось такое недоразумение на единственных соревнованиях, где я точно мог бы поставить рекорд, выглядело абсурдным. Насколько я знаю, такое не случалось больше никогда и ни с кем – ни в Университете Мэна, ни в финалах очень многих забегов, в которых я участвовал впоследствии. Но это согласовывалось со многими другими событиями прошлого, когда судьба оборачивала беду мне на удачу. И поэтому я подумал о том, что хорошего может принести это дразнящее разочарование. Может, оно раздуло во мне пламя или перенаправило мою энергию в нужное русло. Не может быть более убедительной цели, чем близкая, но не может быть более постоянной, чем дальняя цель, которая еще не достигнута. Результат этой гонки вызвал у меня длительное чувство разочарования, которое способствовало моему желанию пробежать гораздо большую дистанцию примерно семнадцать лет спустя. Пока что я продолжал бегать ради интереса, но был уверен, что мои дни в спорте закончились.

Бегуны рациональны. По крайней мере, должны быть. Хоть и руководствуясь мечтами, они учатся бескомпромиссно смотреть в лицо фактам и не склонны чересчур обманываться в попытке выдать желаемое за действительное. Они напоминают волков и других хищников, которые охотятся, с умом выбирая добычу. Они не гоняются за быстроногой антилопой, потому что знают, что не догонят ее. Еще в 1960-е и 1970-е годы «добыча» была легко доступна, и ее могли поймать те, кто старался и у кого была мечта. Так что «охотников» хватало и не было недостатка в талантах. Некоторые из них, как оказалось, возможно, к их же собственному удивлению, были наделены огромным потенциалом. Они стали героями моих мальчишеских лет – Джим Райан, Херб Эллиот, Питер Снелл, Фрэнк Шортер, Билл Роджерс, Билли Миллс, Лассе Вирен, Стив Префонтейн… Они стремились быть богами, и в каком-то смысле были ими. Однако настоящая причина, по которой я и мои товарищи-бегуны по школе и колледжу считали их героями, – в том, что мы тайно верили в наше с ними принципиальное сходство. Мы были убеждены, что, если только попытаться сделать то, что сделали они, можно оказаться в числе богов вместе с ними.