Зачарованный остров - [10]

Хотя Спринджер почти ничего не говорил, создавалось впечатление, что это самый наглый тип, какого когда-либо встречал Блайден Раскин. Парень смотрел на мир с хмурым пренебрежением, но что самое неприятное, он вел себя так, будто был здесь хозяином.

Блайден еще немного поговорил с Гейл о пьесе, допил свой стакан и поднялся, готовясь уйти. На прощанье он поцеловал Гейл в щеку и тут понял, что те несколько лет, за которые, как он прикидывал, внешность ее не будет изменяться, уже миновали.

Скоро она будет похожа на сент-томасовских кумушек. Это неизбежно, никто не застрахован от старения, тем более пьющая женщина. Блайден покинул дом Гейл вместе со своими невеселыми размышлениями.

Оставшись одни, Гейл и Спринджер долго молчали. Глаза Гейл смотрели в никуда, она думала о своей пьесе. Спринджер устроился в шезлонге, вытянув длинные ноги и раскачивая ими свое седалище.

— Сядь нормально, — резко сказала Гейл, — ты упадешь и что-нибудь себе сломаешь.

Он посмотрел на нее непроницаемыми темными глазами. Он подумал, что так матери укоряют своих непоседливых детей. Все же Спринджер перестал раскачиваться, сел нормально, выпрямился, но оставался в таком положении недолго. Он поднялся и пошел в комнату, чтобы снова наполнить свой стакан. Вернувшись, он снова уселся в шезлонг и медленно смаковал алкоголь, ожидая, что она еще скажет.

Гейл прикурила сигарету.

— Я расскажу тебе о моей пьесе… Можно сказать, что она основана на реальной жизни… Действительно, очень подлинная история. Я написала о Гарри, о себе и еще об одном человеке, — его звали Лэрри Оуэнс. Позднее к нам присоединился Луи Феррейра. Несколько лет назад мы вместе провели здесь зиму. Это было после того, как я перебралась сюда из Нью-Йорка, когда Гарри выгнали из издательской фирмы, где он оттрубил несколько лет… Кажется, она называлась «Даблдэй». Мы оба, Гарри и я, были повязаны одной веревкой и постоянно шлялись в бар «Ритц» в Оакблафсе.

Тогда мой дом еще только строился, и я большую часть времени проводила у Гарри. К нам присоединились Лэрри и Луи, поскольку у нас всегда водилась выпивка и хорошая еда, а они вечно были без денег. Все нас так и называли: «банда Ритца» Луи придумал такое название, и оно к нам прилипло.

Через несколько месяцев мы уже себя так и ощущали — бандой проказников, которым море по колено. Как-то весной, был, наверное, конец апреля, мне пришла в голову блестящая идея ограбить местное отделение Национального банка. Так можно было решить все проблемы: можно было избавить Луи и Лорри от долгов, нам же с Гарри просто нечем было заняться, а тут такое приключение при нашей скучной жизни.

Сейчас это звучит нелепо, но тогда мы были такими безрассудными. Алкоголь и пустое времяпрепровождение усиливали нашу жажду острых ощущений. Мое предложение показалось всем забавным, и оно охватило нас. Нам очень хотелось попробовать, сможем ли мы сделать нечто подобное.

Гейл прикурила от окурка новую сигарету и продолжила свой рассказ:

— Ну, мы и решились на ограбление. Это было в уик-энд, в День поминовения, как только банк открылся. Как все происходило, я и описала в пьесе, которую мы обсуждали с Блайденом.

Мы облапошились, конечно. Луи всю весну играл в гольф и здорово загорел, весь, кроме руки, на которой он носил перчатку для гольфа. Свидетель заметил эту деталь, полицейские прочесали все гольф-клубы, и в итоге нас сцапали.

Сначала схватили Лун. Этого было достаточно — нас всех повязали. Что потом? Гарри, Луи и Лэрри приговорили к тюремному заключению, меня — к условному наказанию. Дяде Самнеру удалось добиться отсрочки исполнения приговора с испытательным сроком…

Вот и вся предыстория написания «Последней вечеринки». Мне хотелось передать то ощущение изменений, которое происходит в мозге человека, подверженного алкоголизму. Гарри стал активистом общества «Анонимные алкоголики», Луи и Лэрри вернулись из тюрьмы, нашли работу и теперь, насколько я знаю, не пьют. Только я не смогла завязать. У них последняя вечеринка уже состоялась, моя — еще впереди.

Такая вот история, в общих чертах. Сначала она показалась Блайдену странноватой, потом до него дошло, что куча безрассудных поступков совершается в результате опьянения или воздействия наркотиков. Люди, осознав себя неудачниками, решаются на совершенно идиотские поступки, особенно когда ненавидят самих себя, как, например, мы с Гарри. Наверное, нам хотелось получить «компенсацию» за нашу никчемность. Теперь мне остается только жаловаться в ожидании конца. Я чертовски хотела бы «возродиться», как это называет Блайден, и снова ощутить ту жажду деятельности, которую мы все испытывали, когда воображали себе свои лихие действия, планируя ограбление.

Я чувствую себя так, как будто действия «Последней вечеринки» еще не завершились. Мы продолжаем вращаться в той же обойме и после приговора суда. А разочарование — может, ты этого не знаешь? — изматывающее ощущение. Есть вещи, которые невозможно выкинуть из памяти — Вьетнам, например. (Я рассказала об этом Блайдену.) Воспоминания давят и давят на тебя. Но ему на это наплевать. Он говорит: «Выкинь все из головы, вот и все, Вьетнам тут ни при чем». А я не могу успокоиться, я знаю, что это сидит во мне. Вечеринка продолжается. И нет сил прекратить все это.