Зачарованные тайной - [11]
Как объяснить этот феномен? Некоторые говорили о коллективной галлюцинации, вызванной рассказом особы, поведавшей о своей прогулке на астральном плане и происшествии с платком... Хотя она уронила его бессознательно, сей факт отпечатался в ее подсознании, и этого оказалось достаточно, чтобы она увидела платок на картине. Затем, посредством передачи мысли и невольного внушения, она распространила свое видение на других.
Возможно, дело обстояло так или же это явление объяснялось другой причиной. Вильмен пребывал в замешательстве на сей счет, но что касалось платка, нарисованного у подножия пальмы, он его видел собственными глазами, видел много раз.
Хотя можно подобрать разные объяснения этому странному случаю оптического обмана, и впоследствии мне не раз доводилось их слышать, в тот вечер, после рассказа Вильмена, я спрашивала себя: а вдруг нас и вправду «не ждали», и не оказались ли мы за пределами нашего мира.
Наконец прибыл поезд, весь в струях дождя. Лишь поздним вечером мы вернулись в Лондон. Я повела Вильмена в итальянский ресторан, а затем мы на машине отправились в нашу обитель.
На следующий день я решила уехать из Лондона.
II
Некоторое время я не общалась с оккультистами и прочими беспокойными умами, рыщущими в поисках «высшей мудрости» и необычных феноменов. И лишь иногда обменивалась дружескими письмами с любезнейшей миссис Морган. Казалось, она умышленно не сообщала мне о различных группах, изучающих тайные науки, членом которых являлась. Тем не менее, несмотря на сдержанность миссис Морган, именно благодаря ей мне довелось годами соприкасаться со странными мирами, населенными самыми необычными на свете представителями человеческого рода.
Безусловно, эти люди вызывали удивление, но при этом какими же милыми казались они жаждущей приключений двадцатилетней девушке, которой претила бездушная атмосфера собственной семьи, состоявшей из в высшей степени «здравомыслящих» людей.
Хотя я говорю, что эти «чудаки» были мне милы, это не значит, что я когда-либо собиралась брать с них пример. Я просто смотрела, как эти чрезвычайно наивные, тщеславные, порой смелые люди живут в мире своих фантазий, борясь с тайными и загадочными страхами, порожденными их причудливыми верованиями; я также видела, насколько они трогательны и достойны жалости, и как эти нежные души бредут наугад в поисках сочувствия и дружеской поддержки. Каковы были мотивы их странного поведения? Я пыталась это выяснить.
Узнав, что я намереваюсь поселиться в Париже на длительный срок, миссис Морган посоветовала мне связаться с Теософским обществом. «Раз вам понравилось в клубе "Высшей Мудрости", — писала она, — вы сможете найти подобную среду во французском филиале Теософского общества. Это общество гораздо значительнее "Высшей Мудрости", его отделения разбросаны по всему миру, а главная резиденция находится в Индии. Я могла бы, если хотите, вас представить и разузнать о возможности проживания в парижском центре».
Мне доставляло подлинное удовольствие вспоминать об уютной и приятной обстановке в Лондоне; перспектива оказаться в Париже в такой же атмосфере привела меня в восторг, и я попросила миссис Морган предпринять необходимые шаги. Вскоре она ответила, что после отъезда некоей американской дамы одна из комнат освободилась и предоставлена в мое распоряжение. Все условия были уже оговорены, и мне следовало лишь известить о своем приезде секретаря парижской теософской ложи.
Это вполне меня устраивало, и я отправилась в Париж. В пути на меня вновь нахлынули воспоминания о пребывании в «Высшей Мудрости», слегка отодвинутые на задний план памяти. Не ждали ли меня в Париже новые рассказы о потустороннем мире?
Разумеется, цепью моей поездки был вовсе не сбор всяких небылиц, но при случае я не собиралась от этого отказываться. Даже под самыми несуразными с виду заблуждениями почти всегда таится зерно истины; чтобы его обнаружить, зачастую приходится изрядно поразмышлять и зайти в своих изысканиях довольно далеко.
И вот я в Париже по указанному адресу — на бульваре Сен-Мишель.
Странно... Я не вижу перед собой здания, способного приютить в своих стенах мало-мальски значительную организацию. Большая продуктовая лавка, витрина которой выдается на тротуар, занимает весь первый этаж жилого дома. Над узкой дверью, полускрытой нагромождением овощей, тушек домашней птицы и всякой всячины, виднеется номер дома — 30. Никаких сомнений, мне дали именно этот адрес.
Я вхожу в коридор и вижу ведущую наверх лестницу. Комната консьержки находится на уровне антресоли; сидящая в ней женщина поглощена шитьем.
— Общество?.. На четвертом этаже, — бросает она, не двинувшись с места.
На четвертом этаже, действительно, висит табличка с надписью «Теософское общество». Звоню. Крошечная женщина, почти карлица, открывает мне дверь. Она улыбается, и я понимаю: меня ждали.
— Эдмон! Эдмон! Это мадемуазель Давид!
Прихожая представляет собой узкий и темный проход; мне приходится прижаться к стене, чтобы втащить чемодан, который я с большим трудом доволокла наверх по извилистой лестнице.
Еще одна дверь распахивается, и меня радушно встречает мужчина, отозвавшийся на призыв маленькой дамы.
