Зачарованные - [63]

Но все обошлось. Более того, мужчины пришли в восторг от нового облика своих жен. Самое замечательное, однако, что всех их растревожил чувственный аромат, исходивший от женщин. Хотя это выглядело немного неприлично, но многие мужчины, как заметила Никки, стояли и при всем честном народе обнюхивали своих жен, тыкаясь носами в шеи и груди. В это время к ней подошел Серебряный Шип, принюхался и сказал:

— Как ты аппетитно пахнешь. Так и хочется тебя съесть.

Переваривая, сей комплимент, Никки не могла не хихикнуть.

— Если бы ты знал, из чего создается этот одеколон, твой аппетит вмиг пошел бы на убыль.

Брови его выгнулись в молчаливом вопросе.

— Из желез скунса, — без всякого выражения сообщила она. — Я не знаю подробностей этого процесса, но мне точно известно, что пахучая основа парфюмерных изделий добывается из мускуса, содержащегося в яичках определенных животных, и скунса в том числе.

— Ты меня разыгрываешь! Она покачала головой:

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— Но как это может быть? Про скунса трудно сказать, что он приятно пахнет. Даже я со своими магическими силами не смог бы извлечь из него столь сладостный запах.

Лицо его выражало смущение, недоверие и вообще было расстроено.

— Я уже сказала, что не знаю, как это делается, знаю только, что это делается. — Она сочувственно похлопала его по плечу. — Не пытайся понять. Просто наслаждайся приятным ароматом.

— Не было бы ничего легче, — уныло проговорил он, — если бы мне, нюхая твою шею, удалось отделаться от мысли, что я с таким же успехом мог бы сунуть свой нос в задницу скунса.

Никки с приятностью обнаружила, что лишь немногие из вечерних танцев имели однополый уклон, исполняясь или только мужчинами, или только женщинами, по большей же части мужчины и женщины танцевали вместе. Были танцы с относительно простым шагом. Иные казались более замысловатыми. Некоторые она разучивала еще в детстве, правда, несколько в иных вариациях. Один очень походил на банни-хоп, действительно напоминая кроличьи прыжки. Другой — просто какие-то сплошные хоки-поки, танцевальные пустячки. А третий имитировал детскую игру в ручеек. Много танцевали, выстроившись в линию. Этот тип танца варьировался, переходил от медленного приятного темпа к быстрому и суровому, следуя ударам барабана и командам ведущего танцора. Иногда линии разбивались на пары, танцующие то выстраивались в затылок друг другу, то поворачивались лицом к лицу.

Из тех танцев, в которых участвовали одни женщины, Никки больше всего понравился дав-данс — танец голубки. Из парных танцев, где она танцевала с Серебряным Шипом, больше всего раз веселил ее стирэп-данс — танец стремени, называемый так потому, что женщина обнимала партнера за шею, а левой ногой вставала на его ногу, которая действительно в этом случае являлась чем-то вроде стремени. Затем, соединившись в этой неуклюжей, треногой позиции, танцоры следовали вокруг танцевальной площадки против часовой стрелки, пары время от времени останавливались и должны были по очереди крутануться вокруг своей оси. С таким множеством пар, не подходящих друг другу ни по весу, ни по росту, все это выходило уморительно смешно. Иные пары спотыкались, чуть не падая, другие натыкались на них и падали, получалась куча-мала. Во всем этом было много здорового добродушного веселья, хихиканья и ржания.

Но самое большое впечатление произвел на Никки один танец, в котором, правда, она не участвовала по причине его особой замысловатости. Это был шони-данс — зрелище столь прекрасное и исполненное такой грациозности, что на глаза Никки навернулись слезы. Ни одна балетная труппа не смогла бы выказать более элегантности, чем эти танцоры шони с их размашистыми и текучими движениями. Тогда же Никки решила, что она попросит Конах научить ее этим па и движениям, попрактикуется и на следующем празднике обязательно примет участие в этом прелестном танце.

Около двух часов пополуночи церемониальный барабан смолк, но танцоры продолжали двигаться под аккомпанемент заменивших барабан певцов, а также флейт и трещоток, сделанных из черепаховых панцирей. Чувствуя, как слипаются веки, и туманится сознание, Никки все чаще склоняла голову на плечо Торна. Время от времени он оставлял ее, один раз ходил в вигвам за одеялом, а потом несколько раз вставал в круг танцующих. Наконец, когда восходящее солнце окрасило небо в нежные палевые, розовые и золотистые тона, вернулся барабанщик и дал сигнал к окончанию танцев. В заключение исполнялся Утренний танец, в котором могли принять участие лишь те, кто протанцевал всю ночь напролет.

Серебряный Шип охватил Никки за талию и поставил на ноги.

— Пойдем, любовь моя. Раздели со мной последний танец.

— Но я ведь дремала, — зевая, сказала она. — Значит, мне не положено.

— Нет. Другие тоже спали. Не обязательно танцевать обоим, достаточно, если танцует один из пары.

— Ох, ну… Тогда пойдем.

Она поплелась за ним и вступила в танец, думая о том, что без его поддержки вряд ли устояла бы на ногах, просто шлепнулась бы вниз и заснула. В конце концов, она остановилась и стояла на одном месте, едва поднимая то одну ногу, то другую.