Зачарованная величина: Избранное - [75]
17 ноября 1949
На книжные лавки набрасываются чудовища буквожорства. Остервенелым глотателям оглавлений и заглавий, что им до последовательности разделов или генеалогии развивающихся понятий? Вечные читатели на минуту, эти, по сути, не читатели, а нувориши в своей свежеиспеченной алчности и спеси, за непомерную цену скупают завалявшиеся номера «Западного обозрения»>{451}, но, задрав нос, знать не хотят «Алису в стране чудес». Карабкаются по лестницам указателей в поисках самого броского на ярмарке идей. На математику эпохи барокко, дворец Саргона>{452} и колоннады храмовых залов четвертой династии кидаются с прожорливым рыком, не переставая жевать исполинский ананас. Они до сих пор считают, что культура — это дива и ужасы, потрясения и безрассудства. Под стать воротилам черной биржи, они, пожалуй, припомнят цены на съестное времен русского отступления маршала Нея>{453}. Готовы разыскивать четыре странички краниометрических замеров одного из минойских племен. Стоит кому-то вздохнуть, что потерял время попусту, как сосед тут же провозгласит, будто в точечном времени, открытом физикой многомерных пространств, его можно в два счета наверстать и возместить.
Пугала пасторальных вечеров книгопродавца, они потом сами становятся их жертвами — эти нахалы из местной книжной лавочки, гибнущие под шквалом цитат, одержимости, пророчеств, верхоглядства и ступора перед изумительной коллекцией сверл и иголок для пытки.
Есть жертвы высокой культуры, как есть жертвы криминальных романов. И если фанатик детектива в конце концов впадает в манию преследования, соскакивая с кровати при звуках мышиной возни и слабея перед отравленной булавкой кормилицы, на самом деле забытой его же подружкой, то безутешные жертвы высокой культуры губит цитата на арамейско-ассирийском, коптском или санскрите, векторное исчисление, молниеносно разрешающее тройное правило, только что принесенное из школы любимым племянником, и, в общем, любая другая из тем, которые составляют чудеса нынешнего времени, страсть и столбняк сопровождающего нас течения дней.
19 ноября 1949
Зимний молоток аукционера ударяет по прилавкам «Книжной ярмарки». Киоски новинок жмутся в кружок, букинисты располагаются посвободней, чтобы хватило места для диковин и любой из собирателей коллекций и серий, годовых комплектов журналов и газет мог разместиться и завлечь своего покупателя. Книга в эти дни покидает витрины и закоулки, где находила внимание и ласку лишь у любопытствующих и безнадежно влюбленных На свет являются титульные листы, немыслимые поля, бесчисленные разновидности шрифтов, вовлекая в мерный хоровод и забредших случайно, по рассеянности или в забытьи, и тех, кому достаточно с притворным удивлением взять книгу в руки, чтобы тотчас же попасть в ее восхитительную западню.
Каких только читателей на ярмарке на встретишь! От библиоманов, этих экзотических отпрысков культуры, превративших книгу ради книги в эфирный соблазн, до демагогических и переменчивых книгочеев, которые ценят лишь книги «на любой кошелек», хотя на собственный не жалуются и, выказав у стойки должную суровость и неприступность, потом глядят эдакими венецианцами, расточителями сокровищ, коими и осыпают самую белокожую из своих избранниц.
Для дальнозоркого читателя, которому в границах прочитанного тесно, книги сплетаются в потайную вереницу воспоминаний. Первый в жизни, подаренный кем-то близким и дорогим, «Дон Кихот». Многотомник, где Пруст доказывает обратимость времени и за чьи тома берешься после похолодания, в пору дождей, долгим, привядшим утром. Книги, забытые, но возвращенные случайным намеком и опадающие теперь летучими лезвиями, сухой листвой, кружащей и пересыпающейся над гладью чувств.
Ярмарки Сера и Пикассо; целые города, убаюканные магией праздника, вышедшего из-под кисти Марухи Мальо>{454}; музыка московских ярмарок, выпрыгивающих Петрушками Стравинского; звуки рожков вперемешку с красками Рождества, пустившегося в пляс, завихрившегося в хороводе бестелесного танца. Ноты восторга, так необходимого духу снова заканчивающему и начинающему свой круг альфы и омеги!
22 ноября 1949
Донце ноября уже совсем близко, а там и сахарные предрождественские дни полураспустившихся и закурчавившихся деревьев, дни с миндальной начинкой, когда и семья, и город, и вечера как будто поджимаются, избегая лишнего. И все же чувствуешь странную пустоту, чего-то явно не хватает, с губ так и рвется вопрос: где иностранцы с вездесущностью и прицельностью их взгляда, где эти всегдашние спутники неохватных стволов и детских игр, готовые зарисовать их в блокнот и унести в какие-то задушевные, им одним принадлежащие глубины, чтобы оставить вечной новинкой, не тронутой временем и только ждущей часа или намека, чтобы сызнова засверкать? Почему не видно туристов, добровольно, безо всякого дела приехавших гостей? Плохая примета, скверное предзнаменование: значит, теперь их языки, почувствовав свою непохожесть и чуждость, не прославят увиденного. Они побоялись косого взгляда, холодного приема и, по совету Библии, отряхнули наш прах со своих сандалий, пустившись на зов иных земель.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.