Забытый вальс - [88]

– Да, я как раз вчера получил сведения о последних торгах на Сотбис и Кристис, – вмешался в разговор ювелир. – Конечно, точно таких же вещей там не было, но если провести аналогии, то, по моему мнению, миллионов пять вполне можно будет выручить.

– До аукционов еще довезти надо. А это тоже денег стоит. Ну, хорошо, я подумаю. А пока, Алексей Аполлонович, я хотел бы от вас получить экспертное заключение о подлинности этих изделий, причем в письменном виде и за вашей подписью. Учитывая вашу репутацию в определенных кругах, мне этого будет достаточно. И еще, с моей точки зрения вы, Николай, ведете себя достаточно легкомысленно. Носить с собой драгоценностей на несколько миллионов долларов без охраны, это, знаете ли по нынешним временам могилу себе рыть. Алексей Аполлонович, сколько времени вам понадобится, чтобы экспертизу провести вот прямо сейчас?

– Я хотел бы с этими вещами поработать не торопясь. Съемку хорошую сделать, аппаратура у меня есть. Так что на это не меньше чем полдня уйдет, а может, сегодня и не управлюсь.

– Очень вас прошу, пока все это у вас, никого посторонних не принимать. Может вам охрану оставить?

– Да нет, нет. Я осторожен, не беспокойтесь, у меня тут постоянно материалов на достаточно большие суммы бывает. Квартира под охраной, сейф есть, двери только тараном разбить можно, на окнах решетки, даже кнопка тревожной сигнализации есть.

– Хорошо, но я вечером позвоню, и мы договоримся, как дальше быть. Я думаю, вам все-таки лучше сразу же после экспертизы перевезти все это в банковское хранилище. Охрану для перевозки я обеспечу. Возьмете ячейку на свое имя, пусть там все и лежит до тех пор, пока мы с Николаем не договоримся окончательно. Вы будете, так сказать, гарантом честной сделки. Ну, а сейчас я вынужден откланяться, спешу, но надеюсь на скорую встречу.

Алексей Аполлонович проводил Леонида с охранником и вернулся в кабинет, довольно потирая руки.

– Ну, что, Николай, давайте-ка мы с вами сейчас по рюмашке коньячку дербалызнем. Вроде у вас все удачно складывается. Я его не первый год знаю, хотя он и старался показать, что не сильно заинтересовался предложением, но на самом деле схватил наживку как таймень. Не приходилось тайменя ловить?

– Да нет, я восточнее Урала не бывал.

– А я в молодости всю страну объездил. За границу тогда не выпускали, зарабатывал я очень прилично по тем временам, а валяться целыми днями на пляже – это я не люблю. У нас была компания, с которой мы где только не побывали. Как-нибудь расскажу при случае. А сейчас не могли бы вы мне объяснить, что у вас с Людочкой происходит? Она вчера вечером мне звонила, настроение у нее ужасное, несколько раз плакать начинала. Ну, что голову повесил, добрый молодец?

– Знаете, есть в шахматах такой термин – цугцванг, означающий, что, какой ход ни сделаешь, это приведет только к ухудшению твоей позиции. Вот я сейчас себя чувствую в таком состоянии. Понимаете, у Люды просто бзик какой-то, она считает, что эти драгоценности приносят только несчастья, и от них надо избавиться любой ценой. Но не выбрасывать же их в помойку, раз уж все так получилось. Тем более что я сейчас уже практически без работы.

– Прекрасно вас понимаю, но она еще очень о родителях беспокоится. Они завтра, кстати, приезжают.

– Да тут волноваться не стоит, все действующие лица со стороны криминала, как я понимаю, уже переселились в мир иной. Не сегодня-завтра будет напечатана статья о грешном полковнике, и, после этого, думаю, мы спокойно сможем жить дальше.

– Ну что ж, надеюсь, все так и будет. Звоните завтра, где-нибудь около двух. И ради бога, как-то успокойте Людочку.

Вернувшись на дачу, Николай нашел записку от Люды, вставленную в щель между входной дверью и косяком.

– Коля, я сегодня уезжаю в Москву, мне завтра надо встретить в Шереметьево родителей. Подъезжай к восьми часам, я буду ждать тебя у ворот.

Когда он на машине подъехал к детскому саду, Люда уже стояла снаружи за воротами. Она задумчиво рисовала что-то прутиком на песке. Увидев вышедшего из машины Николая, она неуверенно улыбнулась, а когда он обнял ее, то тесно прижалась к нему. Он осторожно поцеловал ее в маленькое розовое ухо. Люда тихонько отодвинулась, держась за его плечи, и серьезно и внимательно посмотрела ему в глаза. Тогда он почему-то сразу, как будто прыгая в холодную воду, решился, -

– Люда, я прошу тебя стать моей женой.

Она опустила голову, потом часто-часто заморгала, и из глаз ее вдруг хлынули слезы. Николай порывисто притянул ее к себе, обнял, целовал мокрое лицо, гладил по голове как ребенка и шептал на ухо бессвязные, порой ничего не значащие, но такие нужные сейчас слова.

– Люд, может, я тебя до Москвы довезу, а потом завтра в Шереметьево? – осторожно предложил Николай, когда она перестала всхлипывать и начала осторожно вытирать лицо носовым платком и потихоньку, чуть смущенно сморкаться.

– Коля, ты знаешь, мне подумать надо. Если честно, то я бы ничего больше в жизни не хотела, чтобы навсегда с тобой. Но мне одной побыть надо и подумать. Понимаешь, все, что случилось в последние дни – это не просто так. Может это судьба какой-то знак подает. Я ничего сейчас не знаю. Вот денек с родителями побуду, вернусь к тебе, тогда может быть все и станет ясно.