Забытый скакун - [26]

Приняли приветливо. Анна Михайловна Лакс, ветеринарный врач, маленькая, подвижная, была на Урале, в те тяжелые годы много сделала для спасения лошадей. У ней все очень живо.

– Была великолепная группа орлово-ростопчинцев, сказочные лошади, – быстро говорила она, с умелой сноровкой накрывая на стол, несмотря на возраст и седину порхая из кухни в комнату и обратно, пока, не сделав все приготовления к чаепитию, сама не села за стол. И тут же уж беседа потекла безостановочно, обогащаемая все новыми и новыми подробностями. – Андрей Андреевич пестовал. Теперь таких фанатиков не встретишь. Этот человек был при лошади. Теперь – люди у кормушки, никто не болеет за лошадь.

– Ну, это уж чересчур…

– Не чересчур. Соколов был большой человек для конного дела. Его уважали и боялись. Человек, преданный лошади. Только такие люди и создавали лошадь.

Когда-то Петр Первый вывез корабела Лакса из Голландии. Потомки сменили корабль на коня. «Вся семья была чисто скаковая». С тех пор лошадь незримо присутствует во всех мыслях, поступках, желаниях, радостях и тревогах этой семьи.

Из окна квартиры Лаксов виден весь ипподром. На трибунах народ, бегают лошади. День воскресный – бега. Эта картина – как живая иллюстрация к разговору, нет-нет и тянешься взглядом туда. С высоты девятого этажа все – как сейчас посуда на столе, разглядишь каждую деталь. Вспомнился старенький деревянный ипподром в Свердловске. Надо ли было его убирать? В городской печати уже промелькнуло сожаление об этом.

Снова голос Анны Михайловны (ой, как ей тоже хочется выговориться!):

– Как трудно было завести в России скаковую лошадь, чтоб была хорошая кавалерия! Лувье, жеребец, стоил триста тысяч золотом. С приводом. Покупали на деньги скакового общества. Гальтимор стоил пятьсот тысяч рублей, с приводом. Сколько весил он, столько стоил золотом. Английские скаковые. Англия нам продавала. Покупали владельцы, чтоб завести в России хороших лошадей. Из-за Гальтимора застрелился врач, когда придворные немцы хотели его вывезти… (Сильная страсть, сильные переживания и трагический конец…)

Страсть к лошади была столь велика, что некоторые, бросая деньги на лошадей, расстраивали свои имения. Специалистам платили бешеные деньги! Жокей Джемс Винкфильд получал 18 тысяч рублей в год. У Манташева… был такой король нефти и коннозаводчик. Отец Лакс получал 12 тысяч рублей – меньше за то, что он русский… В гражданскую тракторов не было, лошадь вывозила все, и тем не менее ее сберегли. Но, конечно, вначале было трудно. Из конюшни Монташева сохранилось двенадцать лошадей, и то лишь потому, что они бегали в степи, одичавшие, их поймать не могли. За границей знали, что такое лошадь для Советской России. Старались очернить наших конников, дискредитировать...

Калинин говорил: животноводство – это не ремесло, а искусство. Фрунзе… Как он знал лошадь, скаковое дело!

Исторический экскурс закончен, Анна Михайловна вернулась к временам более близким (хотя и они уже тоже «история»):

– За одну чистокровную лошадь могли эшелон мяса купить; а мы – на колбасу… – В ней все еще говорила обида за лошадь и любимое дело. – Чтоб добиться хорошей лошади, нужен правильный тренинг. Лошадь берегли! Колонтар Михаил Тигранович, Лямин Виталий Петрович, Соколов Андрей Андреевич соберутся, могут до утра спорить, каким жеребцом какую кобылу покрыть. Крипторхи? Если течет благородная кровь, сберечь ее, пускали, крыли, но кормили яйцами, молоком, не жалели пшена. И – тренинг, сгонять жир. Моцион и рацион – железные! Было так: пустил лошадь на дорожку… а! хорошо прошла! – и на травку, пусть набирает сил… Тренировка должна быть умной, не в ущерб лошади и коневодству. Тут нельзя действовать по принципу выполнения плана. Жокей едет без секундомера, а точно знает, с точностью до четвертей секунды. Бывало: «Это у тебя секундомер врет». Интуиция! Так и в оценке лошадей. Как у охотников? Старые охотники говорят: надо так охотиться, чтоб сперва ты подумал, а потом зверь. А когда зверь первым подумает, поздно… Так – у нас!

И снова о Соколове. Соколов в этой чистенькой, светлой, поднятой над ипподромом вроде башни ГАИ над проезжей дорогой, квартире незримо присутствовал в течение всей беседы.

– Соколов, хмурый, руки за спину… он всегда был хмурый, такой человек… пройдет по денникам. «Анна Михайловна, у Доповеди под кормушкой гвоздь». – «Я каждый день ее кормлю, каждый день кормушку вижу». – «На кормушке сидишь, а под кормушкой гвоздь»… На людей смотрел искоса, а на лошадь – всегда прямо; сам сделался красивым! Приехал на завод, смотрит табун. Прыгают матери с жеребятами, жеребенок прыгает, плечо к плечу с матерью! Соколов смотрит, вдруг говорит: «Смотри, жеребенок Гарпии-то отстал». Я потом подумала: Гарпия в середине табуна, впереди, он ее никогда не видал и жеребенка не видал, – как узнал?

Она говорила еще что-то. А я опять видел человека, отдавшего душу лошади. Да, он мог предсказать, каков будет жеребенок, задолго до появления на свет; с одного взгляда безошибочно определить, от каких родителей лошадка. Вот это и есть «конструировать лошадей!» Все это не просто опыт, права Анна Михайловна, тут какая-то интуиция, особое – высшее -— проявление человеческого интеллекта.