. Весьма интересен в этом свете новгородский охотничий заговор: «Пойду я в чистое поле, в чистом поле млад месяц народился, от млада месяца — млад молодец: сидит на вороном коне, по колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре, на буйной голове все кудри в золоте. Держит молодец золотую кису, золотой топор и булатный нож; в золотой кисе лежит мясо и сечет мясо молодец булатным ножом и бросает на мой волок… Возговорил добрый молодец: гой еси лисицы черпоухия, черноусыя, лисицы бурыя, рыси и росомахи, и седые волки! Сбегайтесь на мой волок, на мою отраву — днем по солнцу, а ночью по месяцу. Ключ да замок!»
>{179} Весьма показательно, что сверхъестественный помощник охотника оказывается, как его верно назвал А. Н. Афанасьев, небесным ловчим, который притом связан именно с ночным небом, поскольку народился от месяца; это же подчеркивается и такой деталью, как вороная масть его коня. Что касается топора, никак не использованного им в данном описании, то вполне возможно, что он представлял собой дальнейшую трансформацию образа дубины. Представление о тесной связи охоты с магией уходит своими корнями в эпоху каменного века. Уже на стоянках эпохи мустье, продолжавшейся примерно с 70 000 до 32 000 лет до н. э., были найдены камни с намеренно нанесенными на них красными пятнами. Исследователи предполагают, что эти камни представляют собой археологические следы имитации успешной охоты со схематическим изображением истекающего кровью животного, а впоследствии эта имитация из реальной подготовки превратилась уже в магический обряд, призванный обеспечить удачу на охоте
>{180}. Европейские верхнепалеолитические изображения животных, пронзенных копьями и гарпунами, точно так же являются примерами охотничьей магии каменного века
>{181}.
Древнерусский героический эпос также рисует охотника как человека, наделенного магическими способностями. Былина о Волхе Всеславьевиче (летописном Всеславе) так описывает рождение будущего князя-богатыря:
А и на небе просветя светел месяц,
А и в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молоды Волх Всеславьевич:
Подрожала сыра земля,
Стряслося славно царство Индейское,
А и синее море сколебалося
Для-ради рожденья богатырского
Молода Волха Всеславьевича;
Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли…
>{182}Затем былина так описывает обучение юного богатыря волшебному искусству оборотничества, с помощью которого он стал охотиться на птиц и животных:
А и будет Волх десяти годов,
В та поры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обвертываться ясным соколом;
Ко другой-та мудрости учился он, Волх,
Обвертываться серым волком;
Ко третьей-та мудрости учился Волх,
Обвертываться гнедым туром — золотые рога
>{183}.
Другая былина весьма похожим способом описывает рождение и обучение другого князя — Вольги Святославовича:
Когда воссияло солнце красное
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольга,
Молодой Вольга Святославович.
Как стал тут Вольга ростеть-матереть,
Похотелося Вольги много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям.
Уходили все рыбы во синие моря,
Улетали все птицы за оболока,
Ускакали все звери во темные леса
>{184}.
Из текста былин мы однозначно видим, что становление охотников на примере этих двух князей было невозможно без овладения магическим искусством оборотничества. Кроме того, в связи с этими фольклорными текстами следует вспомнить одну интересную гипотезу, высказанную в свое время по их поводу Р. С. Липецем: «В основе одного из мотивов былин лежит, возможно, архаичная легенда о сотворении мира. Обычно в зачине былины о Вольге туры, вместе с другими животными, просто стараются спрятаться от народившегося великого охотника Вольги: «Туры да олени за горы пошли». Но в отдельных вариантах эти события, как можно предполагать, синхронны: когда туры, олени и другие звери заселили горы и леса, птица полетела в поднебесье, а рыба пошла в морские глубины, тогда же родился и Вольга. Упоминание о туре в таком контексте доказывает исконность образа этого вымершего зверя в былинах»>{185}. Хоть из письменных источников известно, что туры еще водились в Восточной Европе во времена Киевской Руси, однако исследователь, отталкиваясь от того факта, что находки костей тура датируются преимущественно III тысячелетием до н. э., считал правомерным значительно отодвинуть в прошлое (по сравнению с эпохой возникновения Древнерусского государства) время проникновения образа этого животного в эпос. Если Р. С. Липец прав, то образ великого охотника-оборотня относился древнерусским эпосом к эпохе самого сотворения мира и заселения нашей планеты различными животными. Понятно, что к былинным Волху Всеславьевичу и Вольге Святославовичу, каждый из которых имел исторические прототипы, это ни в коем случае не относится, а однотипность описания рождения и обучения обоих князей-богатырей объясняется тем, что со временем в эпосе черты первоначального великого охотника перешли на новых героев. С другой стороны, отнесение в былинах образа охотника-колдуна к сотворению мира великолепно соответствует белорусской легенде, относящей великого охотника — прародителя белорусов к эпохе возникновения мира и жизни. Таким образом, и в русских былинах мы имеем отголосок изначального образа великого охотника.
