Забытые тексты, забытые имена. Выпуск 1 - [12]

То был ли шёпот волн, то грёза ли была?

Я помню – всё во мне мгновенно

встрепенулось,

И звуки, стройные, как мерный шум крыла

Орлицы молодой, – души моей коснулись…

Родимый уголок мне тихо говорил:

«Прощай, дитя моё!.. Я много, много сил

Вскормил в твоей груди… Иди без сожаленья,

Куда влекут тебя заветные стремленья, —

Бойцом свободы и добра;

Живи, борись, люби!.. Когда ж придёт пора

И ты, измученный тяжёлою борьбою,

Поникнешь бедною, усталой головою, —

Тогда вернись ко мне…» О родина моя,

Прими меня, прими дитя своё больное!

Ты много сил дала, – по капле, как змея,

Их высосала скорбь и горе роковое.

Я за себя страдал, боролся за себя —

И устоял в борьбе, страдая и любя,

Но горе, новое, неведомое горе,

Безбрежное, как мир, бездонное, как море,

Из тысяч стонущих грудей

Проникло в грудь мою; в больной душе моей

Безумный, страшный крик

отчаянья раздался, —

И заглушить его напрасно я старался…

Но я вернулся к вам, родимые поля,

И божья благодать живительной волною

Струится в грудь мою… Полна душа моя

Той тихой радостью, той светлой тишиною,

Что веют в сумраке душистых вечеров

Со скатов и низин днепровских берегов…

Шуми, шуми же, Днепр,

прохладой вод зеркальных

Обвей больную грудь и бурю дум печальных

В уме тоскливом утиши!

Зажгись, заря, во мгле измученной души, —

И пусть я встану вновь, на бой

врагов скликая,

Страдая и любя, молясь и проклиная!..

Иеремиада

Уноси мою душу в ту синюю даль,

Где степь золотая легла на просторе —

Широка, как моя роковая печаль,

Как мое безысходное горе.

Разбужу я былые надежды мои,

И тёплую веру, и светлые грёзы —

И широкой волной по раздольной степи

Разолью я горючие слёзы.

И по звонким струнам я ударю звучней,

И хлынут потоком забытые звуки;

Разом выльет душа все созревшие в ней

Бесконечные, тяжкие муки…

Уноси мою душу в ту чудную даль,

Где степь золотая лежит на просторе —

Широка, как моя роковая печаль,

Как моё безысходное горе!..

В капище

Торжественней звучит жрецов унылый хор;

Стихает баядер неистовая пляска;

Усталым пламенем горит их дикий взор,

И гаснет на щеках горячечная краска.

Уж каплет медленней душистая смола

Из вазы бронзовой на уголь раскалённый,

И тихо крадется таинственная мгла

По нишам и углам божницы золочёной…

А в нишах по стенам сидит недвижный ряд

Гранитных идолов. Их каменные очи

Сквозь сумрак на меня загадочно глядят.

Мне жутко в этой мгле, мне

душно, – но нет мочи

Уйти от взора их: какой-то тайный страх

Уста мои сковал. Без мысли и без слова

Гляжу на лица их, померкшие сурово, —

Гляжу, и мнится мне – на мёртвых их устах

Улыбка жалости и едкого презренья

Зазыблилась слегка, застыла без движенья,

И шёпот медленный, как мерный шум дождя

В безветрии ночном, души моей коснулся:

«…Безумный человек, безумное дитя!..

От этих стен, как цепь, далёко протянулся

Столетий ряд: звено последнее лежит

На паперти того сияющего храма,

Где ярким пламенем иной алтарь горит,

Клубятся облака иного фимиама;

И бог иной царит в могучем храме том, —

Не идол каменный, объятый мёртвым сном,

Без власти и без сил, без ласки,

без ответа, —

Но вечный и живой, взирающий кругом

С улыбкой благостной участья и привета,

Бог мира и любви, бог истины и света.

Не правда ль, перед ним и жалок, и смешон

Весь этот ветхий мир, весь блеск, и шум, и звон,

И наши алтари, и гимны, и куренья?..

Но там, у вас, скажи, умолк ли плач и стон?

Рассеян ли кошмар бессилья и сомненья?

О, да! Кому ж грустить, кому же

плакать там,

Где всё, что истинно, правдиво и прекрасно,

Так близко разуму, так дорого сердцам,

А взорам так светло, отчетливо и ясно?

О, там – не правда ли? – и

радости светлей,

И нет там ни тоски, ни гнева, ни печали?

Скажи, – ведь люди там давно уже познали,

Чем сделать жизнь свою и шире, и полней?

Какие ж там должны поля цвести! Какие

Долины зеленеть, сады благоухать

И песни звонкие, свободные, живые

В тех рощах и полях рождаться и звучать!

Скажи… Но что с тобой? Зачем в тоске бесплодной

Ты голову склонил, вздыхая и грустя?

Ты стонешь… Где? Пред кем? Ты,

гордый и свободный,

Ты слёзы льёшь… На что? На

камень наш холодный?..

О, бедный человек! О, бедное дитя!..»

В Украйне

В степи привольной без дороги

Брожу один порой ночной.

Вдали днепровские пороги,

Полны неведомой тревоги,

Грохочут громкою волной.

Унылый явор чутко дремлет;

Курганов сумрачную цепь

Глубокий, мирный сон объемлет,

И шуму волн днепровских внемлет

Кругом темнеющая степь.

Но чу! над старою могилой

Мелькнула искра в мгле ночной…

В кустах пронёсся шум унылый…

Певца Украйны образ милый

Проходит тихо предо мной:

Глубокий, скорбный взор, мерцая,

Скользит задумчиво по мне;

Струна бандуры, замирая,

Как на заре струя речная,

Дрожит и стонет в тишине.

Звенит струна, дрожит, рыдает,

И звонкий, острый, жгучий стих

Из волн созвучий выплывает

И знойным блеском наполняет

Холодный сумрак дум моих.

Звучит бандура… В мраке тонет

Курганов сумрачная цепь;

К могилам вербы ветки клонят,

И – мнится – тихо, тихо стонет

Кругом темнеющая степь…

Вестники весны

Посмотри, в лазури ясной,

Шумной радости полны,

Снова стаей суетливой

Реют вестники весны.

Суетливой стаей вьются,

И щебечут, и шумят.

Снег последний быстро тает.

Громы первые гремят.

Чьи-то звуки; чьи-то песни

Льются с радужных высот.

Чей-то голос, нежный, милый,