Забытые смертью - [7]

— А может, сказка не досказана?

— Куда ж еще страшнее? — испугалась, перебив Никитина, Фелисада.

Она вскоре принялась чистить рыбу, а мужчины вышли наружу глянуть, где и как сообразить на зиму жилье для поварихи.

Решили расширить балок. Углубить его. Утеплить опилками и землей. Изнутри обшить все досками. Сделать полки и стеллажи для продуктов. Смастерить печь побольше, и когда все будет готово — переселить Фелисаду.

Дождь еще не закончился, когда Никитин, сев за бульдозер, принялся готовить жилье для поварихи.

Мужики носили доски, горбыль. И через пару дней жилье для бабы было готово. Его назвали теплушкой. Да и то, сказать нелишне, постарались люди. Сделали все возможное. Потолок, стены и пол сплошь дощатые. Два оконца пропускали достаточно света. Двери закрывались плотно, наглухо. Без скрипа.

Соорудили прочный стол. К нему под бок лавку поставили. Подумав, сбили топчан. Все ж лучше раскладушки. И, расстелив матрац с одеялом, позвали Фелисаду.

— Принимай жилье, хозяйка! Обвыкайся. Стерпись. Авось да прикипишь к нам душою, — то ли в шутку, то ли всерьез обронил бригадир.

Фелисада, оглядев теплушку, лицом просветлела. Не ожидала такой заботы о себе. Ничего не забыли лесорубы. Даже низкую табуретку смастерили. В углу — запас звонких березовых дров наготовили. А Петрович, исчезнув на минуту, вернулся с букетом рябиновых веток, поставил их в банку, и жилье вмиг преобразилось.

Мужики переглядывались, улыбались загадочно:

— Вот так старая плесень! Всем нам нос утер, не разучился к бабам клинья бить! Ишь, какой галантный! И в тайге кобелем остался! — смеялся над Петровичем чифирист Вася. Но уже к вечеру перестал подтрунивать. И не только он. Удивилась бригада. Да и было чему.

Всю ночь стирала Фелисада постельное белье бригады. Кучи рубашек, маек, носков сушились на веревках, натянутых между деревьев.

А Фелисада, едва накормив бригаду завтраком, ушла в тайгу с ведрами. Трижды приносила грибы. А под вечер вернулась с полными ведрами брусники.

Пока мужики ужинали, баба поставила варить варенье, грибы на сушку готовила, нанизывала их в связки, развешивала ближе к теплу.

Управившись, белье принялась гладить. Не присела, не отдохнула до самой ночи.

С утра снова за грибами и ягодами в тайгу отправилась. И опять до сумерек на ногах.

За неделю вязки грибов топорщились по всему потолку теплушки. Три бочки засоленных груздей стояли в балке. Банки с вареньем выстроились в ряд на полках. Тут и брусника, и голубика, не успевшие осыпаться от осенних дождей.

Мужики вначале не обращали внимания на бабьи заботы. Но когда Фелисада выставила к чаю банку варенья, всем понравилось. Решили не уступать. И уже на следующий день отпустил бригадир

Васю-чифириста рыбы наловить в Алдане. Тот и постарался. Не только на ужин, на всю неделю осетров натаскал. И обронил, что на зиму запас за неделю сделал бы. Федор его поймал на слове.

И Вася теперь из чифириста в рыбака выбился. Гордился. Да и то верно, никому из бригады не везло так, как этому худому малорослому мужику. Рыба, казалось, сама шла к нему в сеть, заскакивала в лодку. Лесорубы даже удивлялись:

Эй, Вася, ты, верно, себя вместо наживки пользуешь? Как сумел рыбу к кайфу приучить?

Но Ваське было не до смеха. Он уставал так, что па ужин сил не оставалось. Какой чифир? Едва успевал отмыться от чешуи и валился на раскладушку до утра, даже на другой бок не поворачивался.

Фелисада жалела Ваську. Малорослый, он походил на мальчишку-подростка, состарившегося раньше времени.

Баба замечала, как курил этот человек. Взгляд его будто замерзал на чем-то. И мелко-мелко дрожали пальцы рук.

Что вспоминалось ему, о чем он думал? Неужели и этого, совсем крохотного мужика, не обошла судьба лихом? Но если бы все в жизни сложилось гладко, не оказался бы Васек в тайге.

Фелисада, сама не зная почему, больше всех его жалела, хотя не знала о нем ничего.

К бабе здесь, на деляне, относились все одинаково. Иногда кто-либо из лесорубов вспоминал, что средь них баба имеется, и приносил из тайги красивую чагу, которую прибивали вместо картины на стену теплушки.

Однажды, возвращаясь с работы в сумерках, мужики решили пошутить. Да и повод был. Нашли в тайге лосиные рога. И, стукнувшись в стену теплушки, подождали, пока Фелисада дверь откроет. Едва она выглянула, приметила вылезающие из-за угла рога. Казалось, лось чесался об угол теплушки. И вот-вот снесет печную трубу, выведенную именно в этот угол.

— Пошел вон, козел! Ишь, нашел, где блох трясти, вшивый черт! — Схватила баба веник и бросилась за угол. Оттуда хохот грохнул.

— А мы думали, что ругаться не умеешь. Теперь все о тебе знаем! И козлы, и блохатые, и вшивые черти! — смеялся одноглазый Леха и, протягивая бабе рога, сказал, давясь смехом: — Возьми на вешалку в теплушку.

После ужина повесили их. Теперь мужики не вваливались в палатку толпой, как прежде. Научились мыть сапоги, у входа для этого бочку вкопали в землю. В ней вода.

Не курили, развалясь на раскладушках. Чистые простыни и наволочки не хотели пачкать. А Фелисада и до одеял добралась. Все повыстирала и повысушила к зиме. Уговорила утеплить палатку. И ее послушались. Опилками, досками, дерном обложили. Настелили деревянный пол. И уже в первую же ночь почувствовали большую разницу между днем вчерашним и сегодняшним.