Забытые генералы 1812 года. Книга 1. Завоеватель Парижа - [2]

В деревне при этом раздавался сплошной металлический лязг: испуганные мамаши двери своих домишек спешно закрывали на щеколды. Они понимали, что толку от этого почти никакого, но щеколды всегда хлопали громко и весьма исправно. Видимо, это был своего рода ритуал, отступить от исполнения которого для ланжероновских мамаш было очень сложно, практически невозможно.

Впрочем, наследницы их редко одобряли таковое рвение своих родительниц: во всяком случае, они с фантастической скоростью прихорашивались, и тут же радостно и одновременно тревожно прилипали к окошкам, от которых никакой силой их было уже не отодрать. Каждая втайне рассчитывала, что хотя бы один из замковских повес остановит свой выбор именно на ней. Не раз, к великой радости ланжероновок, дядюшка и племянник успевали за вечер обойти несколько домов.

Крепости всегда сдавались без боя и даже с радостью, если не с восторгом.

На следующее утро мамаши осчастливленных дочек хвастались соседкам, что один из замковских побывал именно у них. Особенно они гордились, если их наследница оказывалась именно под шевалье, – всё-таки свой, хозяйский, будущий владелец замка, полуразваленного, маленького, но замка. Сами же девицы постепенно стали отдавать предпочтение шевалье перед графом.

Брат мадам де Ланжерон был, конечно, опытен и изощрён в любовном искусстве, но вместе с тем он был какой-то бешеный, ненасытный, а шевалье был нежный, добрый и ласковый.

По возвращении «мальчиков», хозяйка замка всегда интересовалась успехами своего сына на ратном поприще. Девицам, которые ему доставили особенное удовольствие, она всегда дарила потом плоды своего рукоделья – подушечки, на которых искусно были вышиты различные виды родной Бургундии. Так что захваченные крепости не только не облагались контрибуцией, а ещё и выигрывали от понесённого поражения.

Находясь проездом в Бургундии, граф Роже де Дам заехал в Ланжерон, задержался там на неделю, а, возвращаясь, прихватил с собой, кроме нескольких бочонков с вином и дюжины банок с горчицей, что были презентованы ему заботливой сестрицей, ещё и юного, но в высшей степени бойкого племянника своего Людовика Александра Андро.

Поступив в королевскую гвардию (в полк своего дядюшки), Ланжерон довольно скоро стал близок ко двору Людовика XVI.

Полк графа де Дама должен был принять участие в предполагавшейся высадке на берега Англии (шевалье Ланжерон страстно мечтал в ней участвовать), но высадка так и не состоялась. Однако особенно рвался юный Ланжерон в Северную Америку, где шла в то время борьба английских колоний за отделение от метрополии. И Ланжерон перешёл в другой пехотный полк, которым командовал граф Лавальонморанси.

У пылкой привязанности юного шевалье к американским событиям есть своя, не лишённая интереса, предыстория. О ней, хотя бы вкратце, стоит сейчас упомянуть.

В Париж прибыл один из творцов американской революции, Бенджамин Франклин. Он прибыл в Париж как представитель правительства английских колоний. Ланжерон познакомился с Франклином на вечере у принцессы Луизы де Тарант, придворной дамы королевы Марии-Антуанетты (впоследствии шевалье не раз встречался с ней в Петербурге, куда она через несколько лет эмигрировала).

КАРТИНКА

ПОСОЛ РЕВОЛЮЦИИ В СТОЛИЦЕ ЕВРОПЫ

Впервые Франклин приехал во Францию ещё в 1767 году, как частное лицо. Он тогда сменил свой скромный квакерский костюм на модный парижский кафтан. Он со смехом писал: «Подумайте только, какой у меня вид, с маленькой косичкой и открытыми ушами». Второй раз он прибыл в Париж через девять лет – в 1776 году, но уже в качестве посла Американской республики, и тут уже отказался следовать парижской моде. Бенджамин Франклин разгуливал по столице в простом коричневом кафтане, волосы его были гладко причёсаны, парик заменяла шапка из куньего меха. И получилось так, что Франклина сделали образцом моды: популярность его в Париже была столь велика, что парикмахеры изобрели причёску alaBenjaminFranklin.

Дождливым унылым декабрьским днём 1776 года, вернувшись после неизменной верховой вечерней прогулки, князь Иван Сергеевич Барятинский, полномочный посланник российской императрицы во Франции, выпил кряду не менее пяти чашек чаю, и велел кликнуть своего секретаря Павла Владимировича Зотова, остроглазого и весьма смышлёного молодого человека, которого он чрезвычайно ценил, но одновременно почитал слишком уж любопытным – за последнее качество частенько поругивал, но совершенно безрезультатно.

Когда Павел Владимирович вошёл, князь Барятинский сидел и неторопливо перебирал бумаги – на секретаря он даже не взглянул. Прошло не менее получаса. Зотов терпеливо ждал, уставившись в стопку чистых листов, которая лежала у него на коленях.

Наконец, Барятинский произнёс обычную в таких случаях фразу: «Ну-с, начнём, молодой человек». И тут же, даже не смотря в сторону секретаря, начал медленно, с расстановкой диктовать очередной отчёт вице-канцлеру Остерману: Бенджамин Франклин приехал вчерась в Париж. Публика столь им занята, что ни о чём ином более теперь и не говорят, как о причинах его сюда приезда, и столько разных известий, что и знать не можно, на чём подлинно основаться. Я должностию поставляю о всех слухах вашему сиятельству донесть, в рассуждении сенсации, каковую он произвёл. Одни сказывают, что он приехал сюда только для того, чтобы отдать двух своих внучат в здешние училища, а сам поедет в Швейцарию, и везёт с собой золото в слитках на 600 тысяч ливров здешней монеты, с намерением, чтобы купить себе тамо замок и спокойно кончить свою жизнь. Другие же говорят, что он лишь толькочтоприехал в Нант, писал к графу Вержену, объявляя ему, что он прислан от Американских независимых Соединённых Провинций трактовать с Франциею».