Забытое убийство - [9]

.

Фривольную игру австрийского правительства с 14-м параграфом депутат назвал «абсолютизмом с фиговым листком». В то же время речь Грабмайра, произнесенная в Мерано 4 февраля 1899 года, тоже кажется совершенно идеалистичной и утопической.

«Пора обратиться лицом к народу! – взывал красноречивый тиролец. – Поздно вспоминать, сколько ошибок мы наделали за двадцать лет. Надо просто понять, что без народа не будет ни политики, ни экономики, и найти в себе мужество посмотреть ему в глаза и принять его требования!»[48] То был призыв в пустоту, красивые слова и не более. Однако в этой речи прозвучала весьма интересная лексика. Тирольский представитель заметил, что «следует различать две группы немцев – тех, которые выступают против государства и являются ирредентой, и тех, которые поддерживают государство, но тоже оказались ущемлены в своих правах»[49].

Во-первых, депутат пытался разделить и противопоставить немецкое население – провести границу между пангерманистами и конформными обывателями, которых он называет «лояльными немцами». Заигрывание с аполитичными обывателями и абстрактным «народом» – очень характерный прием для центриста.

И, во-вторых, Грабмайр впервые назвал немецких националистов итальянским словом «ирредента», что само по себе звучало несколько необычно, но на тот момент было абсолютно верно: они действительно оказались чужеродным телом в собственной немецкоязычной стране.

«К сожалению, в Австрии имеется немецкий “ирредентизм”, – писал Грабмайр. – Это те немцы, которые видят выход только в распаде Австрии и присоединении к Германии»[50].

Слова депутата звучат наивно: процесс интеграции шел уже полным ходом, и распад Австрии был лишь делом времени.

«Для лояльных немцев в государстве есть только один путь, – заявил Грабмайр, – закладывать конституционные основы для защиты национальных прав немецкого народа. Совершенно очевидно, что это должен быть отказ от исключительного господства немцев. Раз мы живем в единой империи, мы должны считаться с другими национальностями, в первую очередь со славянами. Это трезвый расчет, принимая во внимание все факторы. И здесь нет никакой политической альтернативы»[51].

Сознавал ли Грабмайр, что его слова при сложившейся ситуации звучат для всех, без исключения, немцев унизительно: как попытка воспитывать их насильственными методами, гладить по голове за послушание и «лояльность» и наказывать за радикализм? Скорее всего, он вообще об этом не думал, стремясь сохранить собственное лицо и, как он сам однажды выразился, «благополучно решить крайне сложную задачу <…>, не повредив при этом <…> собственной политической линии»[52].

Комментируя результаты своего выступления в Мерано, он говорит о том, что тирольские крупные землевладельцы пришли в восторг от его речи, заявляя, что «впервые прозвучало свободное и смелое слово», в то время как «радикалы были в ярости»[53].

Первым на меранскую речь депутата откликнулось «Восточногерманское обозрение» Карла Вольфа. В статье под названием «Некий Грабмайр» говорилось: «Давно уже нам не приходилось слышать таких предательских слов! Да ни один славянин и ни один мадьяр не позволил бы себе подобного тона по отношению к своей нации, какой позволил господин Грабмайр по отношению к собственному народу. Ни один из них никогда не пал бы столь низко, как господин Грабмайр. Он пытается развязать войну между немцами и сравнивает борцов за права и свободу с ренегатами и уголовниками, пытаясь опорочить их в глазах парламента и народа»[54].

Официальная «Triester Zeitung» от 16 февраля 1899 года по этому поводу замечала: «Живейший интерес вызывает в настоящее время ожесточенное противостояние между членом парламента доктором Грабмайром и группой Шёнерера-Вольфа. Господин Грабмайр поистине является украшением немецких левых. Среди множества посредственностей, которые в почтенном возрасте решили потопить общественную жизнь в радикализме, этот член парламента приятно удивляет не только широкими познаниями в юридической области, но и блестящим ораторским талантом. Идеальная форма его выступлений <…> удачно избегает сухого академизма, что создает чувственную динамику в соединении с политическим темпераментом, классическим стилем и даже свободой выражений»[55].

Триестская газета замечает, что радикальные призывы приведут немецкий народ к печальным последствиям, и неизвестно, какой следует искать выход из этой тяжелой ситуации. Зато «украшению немецких левых» Грабмайру, как выяснилось, и это было известно. Он пишет, что главная мысль его речи исчерпывается одной фразой: «Единственный шанс на успех – это согласие между всеми лояльными, государственно мыслящими немцами»[56]. Хорошо знакомая фраза, многократно произносимая в политической истории, но лишенная всякого практического смысла. Призывы Грабмайра к «коллективной политической воле» и «выработке мирных соглашений» уже не действовали, и не мог опытный парламентарий этого не видеть. Однако его истинная позиция становится ясна, как только он переключается с народа на действующих политиков. Грабмайр покровительственно журит их за неспособность соблюсти свое публичное лицо, которое строится «на остроумии, умении приводить аргументы, вести себя, отвечать, поскольку каждый жест политика заметен окружающим»