Забытая погремушка - [25]

– Прекратите издеваться! Вы бы его еще в иголку продеть попробовали… Отрастили тут… хулиган.

– Так что? – тоскливо спросил Клецкин и стал машинально крутить за веревочку то, к чему она была привязана.

– Отвяжите немедленно, балда! У вас руки зачем? Руками, руками! Быстро, вы у меня время отнимаете!

– Дрочить? – в ужасе спросил Клецкин. От медицинского заведения он этого не ожидал.

– Мастурбировать! – строго поправила она. – Не надо комплексовать, это нормальный юношеский опыт, через него все проходят. Ну! – И сделала рукой движение, как будто у нее из халата вдруг вырос как у Клецкина.

Студент послушно взялся за фаллос.

– Подождите, я выйду!

– Вы уж лучше проследите, вдруг я чего не так сделаю, – жалобно попросил Клецкин занавеску.

– Чего еще ты можешь не так сделать, герой?…

И тут произошел следующий конфуз. Перепуганный и оробевший от некомфортной обстановки член съежился и даже втянулся, как шея черепахи. С таким же успехом можно было накачивать дырявый воздушный шарик.

– Э-э-эй… – тихонько позвал Клецкин.

– Все?

Она заглянула и смягчилась. Из ящика столика под пробиркой достала порнографический журнал:

– Посмотрите… это помогает.

– Порнография! – ужаснулся Клецкин. Он органически не переносил ничего нецензурного.

Но послушно перелистал. И стало ему совсем противно. Если бы дух его не поддерживала мысль о честном заработке в двадцать пять рублей, он бы убежал. Но как же красота, которая спасет мир? А женской красоте нужны кремы из его, Клецкина, содержимого!

Он отбросил журнал, удвоил усилия и понял, что денег опять не будет…

Врачиха заглянула, вздохнула, посмотрела на часы и печально сказала:

– О господи… Пошел вон!

– Я студент, – сказал Клецкин. – У меня денег нет…

– Так что ж, я за тебя его доить буду?

– Хотите – деньги пополам? Ну… если вы?…

Врачиха быстро хлопнула его по щеке, но задержала ладонь и погладила. Потом почему-то пощупала бицепсы, и лицо ее смягчилось.

– Ну хорошо… Смотри!

Большими пальцами вдоль боков она сделала под халатом движение сверху вниз, и обратным движением снизу вверх задрала халат над спущенными трусами и колготками.

Бедра оказались молочно-голубоватыми, вполне еще крепкими и гладкими, и белый живот тоже молодым, плоским и гладким. И мохнатый треугольник в его низу был неожиданно густой и курчавый, как шевелюра негра, и такой же черно-смолистый.

– Помогает? – промурлыкала она. Часовой зашевелился.

– У, какой красавчик… – промурлыкала врачиха. Чуть раздвинула ноги и ладошкой медленно оттянула свою курчавость вверх, обнажая начало смуглой раздвоинки.

Часовой подпрыгнул и бессильно опал.

– Мальчик, – скорбно спросила врачиха, – известно ли тебе значение французского слова «минет»?

– Значение-то известно, – двусмысленно отозвался великовозрастный и незадачливый мальчик.

Она присела на корточки, рот ее округлился, на щеках обозначились впадинки, немигающие глаза сузились и уставились в глаза Клецкина, вверх, она сделала втягивающее сосущее движение и стала вполне похожа на змею, натягивающую себя на крупную добычу с риском вывихнуть челюсти.

– И полизать, – посоветовал сверху Клецкин. – И укусить!

– О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!… – спел он полторы октавы.

Левая рука работника медицины стала играть в китайские шары, а правая – в велосипедный насос.

– А-а-а-а-з-а-а-а-а! – пел Клецкин, переходя с драматического тенора на фальцет.

– М-м-м-м-м-м-м-м-м!… – вторил нижний подголосок.

С сочным ванным чмоком целительница прервала процедуру и схватила пробирку:

– Сюда… сюда!…

Одним взмахом юный атлет отбросил казенную посуду и, подхватив даму под пуховые булочки, насадил бабочку на булавку. Она забила ножками, затрепетала крылышками, и от проникающих ударов нефритового стержня, казалось, даже розовые ушки оттопыривались от головы.

– Ах!… ах!… как же!… как же!… деньги, деньги! – дрожала и дергалась бабочка, изгибаясь и поддавая.

– Гусары денег не берут! – молодецки прорычал наш герой, переводя ее в коленно-локтевую позицию. Ударили вальки, ритмично зашлепало тесто, прорезался в сиреневом тумане нежный женский вскрик.

Дважды, и трижды, и четырежды прорезался вскрик, а после пятого раза брюзгливый голос сообщил:

– Я уже все локти стерла на этом полу! Ты скоро?

– Скоро, скоро, – поспешно и лживо пообещал пациент и посадил всадницу на мустанга.

– Ты меня проткнешь! – заверещала амазонка, взвиваясь под потолок.

– Тренируйся, бабка… тренируйся, Любка… – бормотал студент, направляя ракету в цель и на лету пронзая копьем кольцо.

Через полтора часа врачиха лежала на твердой клеенчатой кушетке, а Клецкин спрыскивал ее водой.

– Ты… кончил… зверь?… – слабым голосом спросила она, приоткрывая глаза. Глаза увидели несокрушимый рабочий молот, и интеллигентка потеряла сознание.

Она пришла в себя от запаха нашатырного спирта. Клецкин трудился над пробиркой.

– Что-то у вас не так организовано, – неприязненно сказал он. – Я уже мозоли натер!

– Где?

– Ну где? На руках.

– Приапизм. Перевозбудился, – поставила диагноз врачиха.

– Сухостой. От мандража, – перевел он на русский. – Так что, так и идти теперь на улицу – со стоячим и без денег?…

Она привела себя в порядок, ужаснулась зеркалу и стала возиться над ящичком в углу.