Забытая погремушка - [13]

Практикант Втыкалов вошел в машинописное бюро, сзади подмышки приподнял Наташу со стула, обнажил ей ягодицы и, даже не расправляя их, совершил не одобряемый медициной акт. Вазелин он по явному жлобству не применил, а вместо этого зажал бедной машинистке рот, чтоб ее верещанье не отвлекало от работы остальных сотрудников.

Правда, после анального он совершил вагинальный акт, что примирило девушку с действительностью. Но редакция насторожилась. Сияющее лицо машинистки не давало сомнений в истолковании.

Назавтра Втыкалов осчастливил завредак-цией Антонину Ивановну. Учитывая ее предпенсионный возраст, это было непросто. При этом Антонина Ивановна одной ручкой махала, как мельница, а другой отказывала по телефону известному городскому графоману.

И вот вчера ему на глаза попалась Норочка. Она принесла в судках обед мужу. Даже если удовлетворить женщину механически, она все равно делается заботливой.

Втыкалов увидел Норочку и сделал стойку. Груди Норочки выпятились, а ягодицы окаменели. В приемной проскочила молния.

Втыкалов посмотрел мимо плеча Норочки на приоткрытую дверь кладовки, где лежали кипы старых журналов. Норочка перехватила его взгляд, оглянулась и поставила судки на пол.

Задвижка двери щелкнула за ними. Втыкалов с размаху задрал Норочке юбку.

– А ты сможешь? – с надеждой и недоверием спросила она, расстегивая ему брюки и таким образом принимая участие в редакционной практике студента-заочника.

– А чего тут мочь? – удивилась надежда и будущее редакционной деятельности. И продемонстрировала лучшей половине главного редактора, что имитация природы всегда недотягивает до оригинала. Парижские палкоделы были посрамлены.

– О боже мой! – воскликнула жена столь же молодая, сколь и чужая, и оттого еще более прекрасная. Глаза и бедра ее распахнулись. Нетерпеливые руки жадно схватились за предмет, сулящий наслаждение.

– Скажи мне что-нибудь… – слабым нежным шепотом попросила она. – С моим пластмассовым Жаном много не поговоришь.

– Руки убери, – попросил Втыкалов.

– Зачем?

– Мешают.

– Чему?… Ах, да… Нет, скажи что-нибудь хорошее!…

– Ив грудь пылающий задвинул! – процитировал Втыкалов и в подтверждение своих слов задвинул. Он был честный молодой человек, и насчет груди не соврал.

– До самого сердца… – пролепетала Норочка и закрыла глаза.

Как хороши и полезны бывают подшивки старых журналов, если на них сидит голая женщина, переходя в лежачее положение! А если ей при этом есть чего и кого ради принимать все эти затейливые позы – следует признать, что нет на свете ничего прекраснее толстых журналов. Разве что толстые… но это рассказ о редакции, а не о сексологической консультации.

Норочка выползла из кладовки неуверенно, как будто из нее вынули кости и нафаршировали тело сладким сливочным кремом. Втыкалов же по выходе отряхнулся бодро, как деревенский петух после случайно забредшей в курятник индюшки, перед которой он не сплоховал.

Сравнение оказалось не в пользу француза Жана. Норочка требовала только Втыкалова. Практикант же блудливо пах чужими духами и помадами. Это сулило неисчислимые беды.

Главный явился на летучку с фонарем под глазом. Антонина Ивановна побежала со сверточком в туалет. Машинистка Наташа намертво прилипла к стулу. Желтоперышкин задумчиво перечитывал свой выговор. Рубилин сосал валидол и что ни попадя.

После работы их удостоил приглашения в свой кабинет замглавного Безмыльный-Лазеев. Он распечатал поллитровку и приступил.

– Дело плохо, ребята, – так начал свою речь Безмыльный-Лазеев. – Нужны меры. Есть план. У кого есть деньги?

Денег не было, но у каждого был совет.

– Оставьте ваши советы, лучше помогите материально, – отмахнулся Безмыльный-Лазеев. – Вы знаете, почему Втыкалов учится на заочном? Он отправил в больницу своего замдекана дневного отделения. А знаете, с чем отправил? С разрывом промежности. А знаете, чем он ее разорвал? Прошу угадать с трех раз.

Сотрудники похолодели. До них дошло, какой опасности они избегали до сих пор.

Трудна и опасна служба журналиста! Никогда не знаешь, кто и в какой момент разорвет тебе промежность.

– Главный пьет только коньяк «КВВК», – сказал Безмыльный-Лазеев.

– Ну и что? – не понял Руби л ин.

– А Втыкалову и водка за высший сорт сойдет, – продолжал замглавного.

– Это вы к чему?… – стал соображать Клячин.

– К тому, что деньги на бочку. Если мы переведем главного на другой тип удовольствия, то плевать ему будет на Норочку. Может, вообще разведется.

– А Втыкалова ты спросил?

– А кто практикантов спрашивает? Дать редакционное задание. Он практику зачесть хочет?

В понедельник Безмыльный-Лазеев вошел в кабинет главного со свертком и аккуратно влил в шефа литр под рассказы об его гениальности и незаменимости.

– А за ваш талант?

– А за любовь к вам коллектива?

– А за ваше огромное будущее! Главный открывал рот и глотал послушно,

как доверчивый ребенок, которому бабушка заговаривает зубы.

Отдел прозы в это время накачивал водкой практиканта. Когда ему дали прочитать двоящийся в глазах приказ, он уже не удивился.

– Ам-м-мможет, сначала на м-м-младшем редакторе поп-поп-попрактиковаться? – выговорил он.

Клячин упал в обморок.