Забытая история Московии. От основания Москвы до Раскола - [4]

Если историк, например, в своих исследованиях Второй мировой войны базируется на какой-либо непрерывной хронике, охватывающей события от 1939 до 1945 годов, – все равно «абсолютная» датировка этой непрерывной хроники как целого всегда определяется относительно некоторой другой шкалы, включающей исследуемый интервал, и обычно датируемой от «начала новой эры», то есть Рождества Христова. Исследователь может сравнивать эту хронику с другой, относящейся к тому же периоду, и без этого, – но только имея общую шкалу, он может встроить эти события в общую канву истории.

Речь – о единой шкале времени. Вспомним опять шкалу температур: их существует несколько, в частности, Цельсия и Фаренгейта, которые калибруются относительно физических констант: точек замерзания и кипения воды при нормальном давлении. Однако любая относительная шкала температур строго однозначно связана с абсолютной температурой, отсчитываемой от абсолютного нуля.

В хронологии же такой однозначной связи нет, – нет «абсолютного нуля» во времени. Даже устойчиво воспроизводящиеся астрономические циклические события протяженностью от суток до года, лежащие в основе календаря, требуют периодической корректировки, например, введением високосных годов. Еще сложнее с крупными циклами, вроде появления кометы, открытой Галлеем в 1682 году, с периодом обращения около 76 лет. Казалось бы, как это удобно для датировки какой-либо старинной хроники, упоминающей помимо прочего и появление кометы. Но оказывается, что совершенно необходимо, во-первых, независимо доказать, что это та же самая комета, что и открытая Галлеем, и, во-вторых, независимо определить коэффициент кратности ее появления, то есть в который раз, считая от Галлея в прошлое, она пришла.

Коэффициент кратности, равный 10, отнесет событие хроники, упоминающей комету, на 760 лет назад от 1682 года, а равный 20 – на 1520 лет. Причем совершенно очевидно, что дата открытия кометы Галлеем должна заведомо быть привязана к единой шкале времени.

Мы приходим к выводу, что историю надо рассматривать с естественнонаучной точки зрения, изучая, прежде всего, материально-техническую эволюцию: что, когда, как и в какой последовательности могло реально появиться. Но даже это не даст истину! Подход должен быть комплексным, да и техническая эволюция требует дополнительного обоснования.

Начало историографии

Политическая историография имеет своего родоначальника. Это выдающийся государственный деятель Византии, основоположник учения о государстве Георгий Гемист Плифон (иначе Плетон, 1355–1450). Он предвидел распад Византийской империи и пытался обосновать необходимые перемены в государственном устройстве, но не успел: Византия пала в 1453 году. Именно этот старец, эмигрировав во Флоренцию, привез туда свой архив и основал на деньги герцогов-меценатов Медичи «Платоновскую Академию», которую правильнее было бы назвать Плифоновской.

Эта академия и начала бурную деятельность по «обнаружению» и тиражированию «древних» источников, призвав к работе книгоиздателей и торговцев, типа П. Браччолини, которого собственные современники неоднократно уличали в подделке рукописей.

Также и Л. Бруни, флорентийский канцлер, славно поработал на своих хозяев Медичи, возвеличивая их род: опубликовал в 1439 году, через год после приезда во Флоренцию Плифона с византийскими архивами, 12-томную «Историю Флоренции». В ней просто переписаны византийские хроники с заменой места действия и действующих лиц на флорентийские. И вот, средневековая история Флоренции сразу «удлинилась» примерно на 260 лет!

В те года Флоренция стала всемирным художественным салоном, и торгует она «византийским антиквариатом» до сих пор. Именно здесь на задворках мастерской великого Микеланджело в XVI веке откапывают новоиспеченного «древнегреческого Лаокоона»; и тогда же, после появления шедевров Леонардо да Винчи и Рафаэля, внезапно «обнаруживают» творения итальянских художников Проторенессанса (Джотто, Чимабуэ и др.). Весь этот товар был востребован, поскольку «византийских» изделий на рынке уже не хватало. Характерно, что иконами во Флоренции не торговали, поскольку за кражу православных икон в мусульманской Османской империи отрубали руки, это было опасно, а флорентийские художники писать иконы сами не могли, – не умели. А вот изготовление «древних» рукописей было поставлено на поток (и не только во Флоренции) аж до XX века.

Для XIX века есть блестящий пример фальсификации европейской культуры. Вещий Александр Сергеевич Пушкин был не только великим поэтом. Он был историком; первая его должность – чиновник архива департамента иностранных дел, тогда же он написал научную работу по истории. После 1832 года он, сомневаясь в правдивости истории, составленной Карамзиным, всерьез занялся изучением источников. И вот, при написании цикла «Песни западных славян» заподозрил, что поэтический сборник Проспера Мериме (1803–1870) «Гузла» («Guzla», 1827) основан не на настоящем боснийском фольклоре. По просьбе Пушкина его друг С. А. Соболевский в 1835 году написал письмо Мериме, с просьбой объяснить происхождение, по выражению Пушкина, этих «странных песен».