Забытая история - [67]

Как только на небе показался тонкий серп месяца, Энтони увидел маленькую лодку, черной стрелой рассекающую серебристую поверхность воды. За ним плыл капитан Стивенс.

Давно пора. Уже пробило пять. Вдали от этого дома он станет счастливее. Как только он окажется на судне, уверенность и хорошее настроение сегодняшнего дня вернутся. Ступив на палубу, он и вправду поверит, что путешествие началось. Но не раньше.

Настало время прощаться. Не забыть бы поблагодарить их за доброту. Отец бы непременно велел так поступить. Мама так уж точно велела бы. Он вдруг осознал, что едва знает отца. В любом случае, они заслужили услышать от него спасибо, тетя Мэдж и дядя Перри, они дали ему кров и пищу, а ответной привязанности с его стороны почти не увидели.

Он взял свою сумку, кепку, пальто, два свертка, оглянулся на уже знакомую комнату, покатый потолок со стропилами, дешевую мебель. За проведенные здесь пять месяцев все это стало родным. Затем, спустившись на два лестничных пролета, Энтони зашел на кухню, где обнаружил готовых его сопровождать тетю Мэдж и дядю Перри уже в шляпах и пальто, и с чемоданами в руках.

Глава двадцать четвертая

В слабом свете месяца, следуя за солнцем к юго-западу, «Серый кот» потихоньку выскользнул из гавани под одним или парой парусов. Пройдя мыс Пенденнис, он развернул остальные паруса и прогибался и дрожал от дуновения ветра, как лошадь, чувствующая хозяина после долгого отдыха. Затем медленно двинулся правым галсом, слегка погружаясь в неспокойное море и подмигивая огнями, прощался с прибрежным замком и линией темнеющих утесов.

Баркентина никогда не предназначалась для перевозки пассажиров, и в ней было неудобно и тесно. Капитан Стивенс отдал свою каюту миссис Вил, а Энтони и Перри должны были разместиться в кладовой, которая вела от кают-компании на противоположный борт. Ее второпях обустроили для них. Корабельный плотник соорудил две койки на полу, неприятно напоминающие два наспех сколоченных гроба.

Как сказала тетя Мэдж, ни к кому не обращаясь, неудобства возникнут всего на пару дней. У них есть важные дела в Бристоле, и они в последний момент решили воспользоваться этой возможностью, чтобы уладить их. Одновременно они могли выполнить свой долг перед отцом Энтони, сопровождая мальчика и благополучно посадив на борт парохода в Канаду. Дядя Перри сказал, что его старому нутру полезно снова почувствовать палубу под ногами, а тетя Мэдж добавила, что перемены пойдут ей на пользу. Она чувствовала себя совершенно подавленной и недоумевала, как эта идея не пришла ей в голову раньше.

Энтони не верил ни единому слову. Он не вполне понимал, что происходит, но начал догадываться. Дяде Перри явно не доставило ни малейшего удовольствия опять оказаться в море. Тетя Мэдж, если Энтони не ошибался, последней в этом мире согласилась бы на такие неудобства из чувства долга к племяннику или даже в интересах собственного здоровья. Надо думать, она охотнее умерла бы в комфорте, чем стала бы жить без него.

Но Энтони очень мало что мог сказать или сделать. Он и раньше не в силах был повлиять на события, и теперь остался так же беспомощен. Утешала мысль, что, поскольку он едет к отцу, не его забота выяснять мотивы других ехать вместе с ним до Бристоля. Если сам он движется в нужную сторону, все загадки одна за другой останутся позади.

Хотя капитан Стивенс и делал вид, что доволен, на самом деле он не был рад хозяевам на борту, и, дабы оправдаться перед Торговым советом, вписал их всех как членов команды, по шиллингу в день. Как бы Энтони хотелось, чтобы Нед Поулин по-прежнему оставался в команде!

Ту ночь Энтони провел в тревожном, болезненном забытьи, прислушиваясь к храпу и бормотанию Перри на койке напротив. Он закрывал глаза, но уснуть не мог — то перед ним снова вставала ужасная сцена, увиденная прошлой ночью, то слышались незнакомые звуки, топот ног над головой или звяканье стакана Перри, наливавшего очередную порцию рома. Должно быть, не только Энтони не мог забыть случившегося вчера.

Всю ночь баркентина боролась с яростным встречным ветром, который резко усилился в тёмный час перед рассветом. Тогда Энтони услышал, что Перри тошнит, а вскоре плохо стало и ему самому.

После этого Энтони потерял счёт времени и связь с реальностью, он помнил только, что в какой-то момент к ним зашёл кто-то из экипажа и погасил чадящую лампу, впуская в каюту серый утренний свет.

Потом, уже после того, как Энтони решил, что сил жить больше нет, его стошнило в последний раз и он наконец заснул.

Когда он проснулся, оттенок дневного света остался тем же, однако он чувствовал, что прошло достаточно времени. На койке напротив уже не было дяди Перри. Болезненно слабый, с кружащейся головой, мальчик осторожно вылез из койки и тут же свалился на пол у койки Перри. Держась за неё, он медленно встал и выглянул в иллюминатор.

Первое впечатление было, что всё исчезло. Не видно ни горизонта, ни хоть каких-то признаков морского пейзажа. Отверстие иллюминатора казалось зажатым меж стен и равнин бурлящей серой воды, вздымающейся и падающей со всех сторон, и время от времени окошко погружалось в полную темноту. Ни уровня, ни опорных линий, чтобы определить горизонт, и невозможно понять, насколько иллюминатор погружён в море. Никак не увидеть разницу высоты, да и есть ли она? Когда показывался краешек неба, он выглядел рваным бурым покровом. Над всеми шумами моря и корабля преобладал пронзительный мерный вой, биение сердца дьявольской динамо-машины.