Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов - [11]

Помню, что меня удивило в первый вечер.

Во-первых, то, что все, с кем я тогда встретился, ходили под псевдонимами.

Ночью мы пили водку с генералом Широковым. Но оказалось, что никакой этот генерал не Широков, а на самом деле — заместитель командующего внутренними войсками (впоследствии, после покушения на Романова, командующий) Анатолий Шкирко. Оказалось, что он сам родом из Грозного, куда его родители переехали после депортации чеченцев. Вот ведь какие изгибы судьбы случаются!

Какие-то бытовые вопросы, которыми все были озабочены. Например, приехал собровец из Грозного, чтобы выбить кровати. Потом, уже в самом Грозном, на молокозаводе, я убедился, какой праздник был у собровцев, когда эти кровати были наконец-то привезены.

Помню, какое раздражение вызвал у меня мужик из Главка по оргпреступности (оказалось, что лет пятнадцать назад, когда он еще был лейтенантом, мы с ним даже встречались), который был комендантом пассажирского вагона, одиноко стоявшего в поле: там я ночевал в первую ночь и потом, после возвращения из Грозного.

Он был первым из тех, кто сам в Грозном и не был, но считал себя человеком войны: много рассуждал о боевых действиях и командовал постояльцами вагона, как заправский прапорщик. Потом, когда я уже вернулся из Грозного, он поразил меня вопросом: почему я не взял справку, что побывал под обстрелом? «А на кой она мне?» — удивился он. — «Как на кой? В личное дело», — удивился он моему вопросу.

(Потом мне рассказали о проверяющем полковнике из Москвы, которому дали медаль только потому, что в Моздоке он по пьянке сломал палец, но за бутылку получил справку, что палец сломан в бою. «Чем дальше от фронта, тем больше героев…» — как поет мой друг Сан Саныч.)

Помню, как долго не мог уснуть в первую ночь. Стоял, курил, смотрел на звезды. Время от времени слышались выстрелы: это развлекались пьяные солдаты…

Да, еще помню командира тюменского СОБРа, который нервно плакал: в тот день он потерял половину своих ребят.

Еще помню, как время от времени к штабному вагончику подходили чеченцы, и тогда меня просили выйти на улицу покурить: как понимаю, это были милицейские агенты, или те, за кого их тогда принимали.

Как я писал в статье, из-за нелетной погоды ехал в колонне КамАЗов. Сначала в кузове, вместе с Юрой Прощелыгиным. Потом, по предложению Юры: «Давай, чтобы лучше видеть!», пересел в кабину последнего КамАЗа. Уже в горах, на подъезде к Грозному, наш КамАЗ застрял. Колонна ушла вперед. Помню, как занервничал собровец. «Тебе только оленей водить!» — зло бросил он водителю-якуту, который, как оказалось, за баранкой сидел всего три месяца.

Я делал вид, что, в принципе-то, ничего не боюсь, когда собровец нервно осматривал пугающие окрестности сквозь оптический прицел.

Потом все-таки тронулись и догнали колонну уже на подъезде к Грозному, где все поле было усеяно танками, время от времени стреляющими куда-то поверх дороги.

Тогда первый раз услышал выстрелы. Все было довольно громко.

В самом Грозном произошел очень смешной эпизод — меня арестовали.

— Давай, двигай на молокозавод, там штаб. А я — на «Северный», — сказал мне Юра Прощелыгин.

Я перебежал (да, именно так и было, потому что кругом слышались выстрелы) в другую машину — ремонтный фургон, на котором и въехал, не замеченный часовыми, на территорию молокозавода.

Было темно и грязно.

— Что вы здесь делаете? Как вы здесь оказались? — спросил меня небритый человек, у которого я попытался узнать, как мне пройти в штаб.

Я сказал, кто я и откуда.

— Я вас узнал, — зло бросил он. — Я вас спрашиваю, как вы здесь оказались?

Я начал объяснять, что приехал с Прощелыгиным, что тот уехал на «Северный», а меня послал сюда, что с ним можно связаться и что он все объяснит.

— Не знаю никакого Прощелыгина. Как вы оказались на территории воинской части. Черт знает, что происходит! — буркнул небритый человек, как оказалось, зам начальника штаба.

Меня отдали — до выяснения личности и не являюсь ли я дудаевским шпионом — под охрану парня из московского РУБОПа.

Мы мирно беседовали под потрескивание поленьев в печурке (прямо как в каком-то знакомом с детства кино), вспоминая общих знакомых. Тогда-то он мне и сказал, что не понимает, зачем его сюда прислали: каких здесь можно ловить преступников, когда кругом идет пальба?

Часа через два наконец-то все выяснилось, и сквозь несколько пролетов вниз, освещая ступеньки фонариком, меня провели в глубокий подвал.

Кровати в два ряда, длинный стол, карта на стене…

Поразил аскетичный ужин — ни капли водки. Вот, подумал я, мужики дают! Вот что значит война!

(Как потом, спустя два месяца, смеялся сам над собой и над ситуацией, которая вокруг меня сложилась. В редакцию приехал полковник Леша Покровский — тот самый, который меня арестовывал, и рассказал, как они все мечтали, когда я наконец-то уеду. «Нам тогда генерал сказал: «Попробуйте только выпить! Он же напишет!» Бедные мужики!)

Спать мне отвели (все-таки гость) в отдельной комнате. Там спал легендарный командир «Витязя» Герой России Лысюк и еще трое.

Среди ночи запищала рация: наблюдатель докладывал, что возле молокозавода крутятся подозрительные «Жигули».