Забыть всё - [95]

Глава пятьдесят шестая

Дэннис встал рано и надел джинсы и рубашку-регби с длинными рукавами. Он открыл шкаф и стал рыться в грязной одежде в поисках коробки из-под сигар. Из нее он взял свой карманный нож, который украл у отца, и положил его подальше в карман джинсов.

Нож был самым дорогим его приобретением. Ему нравилось представлять, что отец подарил его ему на день рождения. Ему хотелось верить, что это правда, но отец даже не помнил, когда у него день рождения.

Он взял зажигалку, которую украл у матери из сумочки, и положил ее и полдюжины сигарет в рюкзак, в карман на «молнии». Он никогда не курил раньше, но решил, что теперь, наверное, попробует.

В последний момент он бросил туда и высушенную голову гремучей змеи — просто потому, что она принадлежала ему. Затем надел свою джинсовую синюю куртку, забросил рюкзак за одно плечо и сошел вниз.

В доме царила мертвая тишина. Обычно мать Дэнниса вставала и готовила завтрак. Даже в уик-энд отец любил завтракать рано. Его отец — занятой человек, и у него полно важной работы, даже по выходным.

Но матери нигде не было видно.

Дэннис не слышал, чтобы она возвращалась домой, а он не спал всю ночь. Когда наконец он слез с крыши своей спальни, спать не хотелось. Не потому, что он боялся кошмаров, а потому, что просто ничего не чувствовал. Он не чувствовал боли. Не чувствовал ни грусти, ни гнева. Не чувствовал усталости.

Он пробирался по дому, словно вор, заглядывая везде, куда мог. Внизу будто бомба взорвалась: на полу столовой и кухни валялись разбросанные вещи. Матери не было. Отца тоже. Дэннис был один.

Он пролежал в своей кровати до утра, просто глядя в потолок.

Теперь при свете дня было видно, какой беспорядок царил в кухне. В раковине громоздилась грязная посуда. Кастрюля с макаронами и сыром свалилась с плиты, и все высыпалось на пол. По этой клейкой куче топтались, наверное, тысячи муравьев. На стене около выключателя виднелось красное размазанное пятно. «Кровь», — подумал Дэннис. Он смотрел на пятно и ничего не чувствовал.

В столовой было не лучше. На полу — разбитые бокалы и пара разбитых тарелок.

Мать точно не возвращалась. Она бы ни за что не отправилась спать, оставив все в таком виде. У нее всегда было чисто и аккуратно, потому что так нравилось отцу.

Дэннис взял миску и стал готовить себе овсяную кашу. Он уже почти закончил есть, когда вошел отец. Он выглядел так, словно у него все болело. У него было похмелье. Это Дэннис понял, взглянув на цвет его кожи и круги под глазами.

Отец напивался нечасто, а когда напивался, то не старался этого скрывать в отличие от матери. Дэннис знал, что мать пила каждый день, потому что видел, где она прячет бутылку. Но это был ее секрет, и отец почти никогда не мог сказать, пила она или нет.

Дэннис перестал жевать и просто смотрел на отца, не зная, чего ждать от него. Он уже успокоился? Или до сих пор злится?

Фрэнк скривился, словно у него плохо пахло во рту, подошел к кофеварке и уставился на пустой чайник.

Потом посмотрел на Дэнниса.

— Где твоя мать?

Дэннис пожал плечами.

Отец подошел к окну и посмотрел на подъездную дорожку.

— Ее машины нет. Я не слышал, чтобы она вчера возвращалась.

«Я не слышал, чтобы и ты вчера возвращался», — подумал Дэннис и просто пожал плечами. Он ожидал, что отец снова взорвется и выпорет его за молчание, как было прошлым вечером, но он не стал.

— Думаю, она ушла, — сказал отец, по-прежнему глядя в окно.

Дэннис промолчал. Он до сих пор ничего не чувствовал. Он словно был завернут в какой-то кокон. Он видел мир вокруг себя, но тот не мог коснуться его. И ему это нравилось.

Его отец повернулся и вышел из комнаты. Дэннис слышал его шаги на лестнице. Когда они стихли, мальчик надел свой рюкзак и ушел из дома, не желая туда возвращаться.

Глава пятьдесят седьмая

— «Мимозы»,[30] — сказал Фрэнни официантке. — И пусть их приносят и приносят, дорогуша.

По субботам они завтракали в «Айви гарден», любимом месте неподалеку от площади, где рос сад, а столы из залов были вынесены туда. В центре рос дуб невероятных размеров, словно из сказки, затеняя столы днем и служа фонарем с многочисленными огнями вечером.

— Мне нужно выпить, — сказал Фрэнни, теребя ярко-желтую бандану, которую он повязал вокруг расстегнутого ворота фиолетовой рубашки от Ральфа Лорана (с поднятым воротником, естественно). Бандана сочеталась с небольшой лошадью, изображенной на груди рубашки. — Я до сих пор не могу успокоиться со вчерашнего дня. Ты в порядке? Я знал, что эта женщина стерва, но Боже мой! Она же просто долбанутая дура!

Две пожилые женщины оторвались от своих французских тостов и посмотрели на него. Фрэнни в ответ закатил глаза.

— Я беспокоюсь за Томми, — сказала Энн.

— Нет, ты представляешь — иметь такую чертову сучку матерью?

— Приблизительно.

— Твоя мать была святой.

— Только мне с отцом не повезло.

— Отец, может, и хреновый, зато не сумасшедший, — возразил Фрэнни. — Я вчера просто лишился дара речи, а такого со мной не происходило… никогда. Спасибо, Винс помог!

Винс. Его новый лучший друг.

— А где он? — спросил Фрэнни. — Он проводил тебя вчера домой? Ты с ним переспала?