Забыть Палермо - [8]

— Что бы вы сделали на моем месте?

Следуя подлинно американской логике, она была убеждена, что во всех обстоятельствах и в любом деле всегда нужно что-то предпринять.

— Я? Да ничего, — услышала она в ответ. Мне кажется, что в тот день я полностью пала в ее глазах.

— Не уважаете вы пожилых людей, совсем не уважаете, — сказала она с такой раздражительностью в голосе, которой я прежде не знала. И добавила: — Скажите уж прямо…

Она прошла в соседнюю комнату, я слышала, как она негодующе вытаскивала из упаковки свои флаконы и баночки. Тетушка Рози уже готовилась к своей работе, к этому сложному делу в комнате, обшитой панелями красного дерева. Для начала она погасит обе лампы в стиле модерн с абажурами из розового шелка. Это память об одном вечере, проведенном в Париже мистером Мак-Манноксом. Все произошло по окончании делового обеда. Метрдотель, выглядевший совсем как денди и восхитивший мистера Мак-Маннокса искусством сервиса, вручил ему эти лампы — они очень понравились гостю из Америки. Шампанское… Оркестр… И голос метрдотеля, шептавшего на ухо своему клиенту, когда он наливал ему вина: «Эти лампы похвалил сам Эдуард VII», — после чего их упаковали и мистер Мак-Маннокс увез лампы в Нью-Йорк. Когда они появились на туалетном столике его жены, это произвело столь сильное впечатление, что мистер Мак-Маннокс тут же решил заказать еще дюжину таких светильников и расставил их потом в других комнатах своего дома.

И в делах и в любви спокойный розовый свет очень хорош. Так говорил о своих лампах мистер Мак-Маннокс. Но почему тетушка Рози должна была сейчас их погасить? Что ей нужно? Рефлектор в лицо, беспощадный, сильный свет. Усевшись перед зеркалом, она берет первую попавшуюся баночку. Все равно какую. На ее туалетном столике их не меньше дюжины. Питательные, вяжущие, окисляющие, сверхъестественные, ультраактивные, витаминизированные, одна, две, три, двенадцать баночек, выстроенных как предметы культа, не говоря уже о начатых флаконах, которые тихо киснут на полочках этажерки после того, как она сочла их слабыми средствами, В течение часа, пока продолжается эта битва, она еще может верить в чудо. Я подхожу, и она кажется мне мухой, бьющейся в патоке своих надежд. Мне надо ободрить ее, поддержать эту манию, как преданной зрительнице ежедневно повторяющегося зрелища. Слежу за тем, как она круговым движением руки накладывает вокруг рта жирный ореол, выглядит это отвратительно; вижу, как губная краска расползается липкими дорожками, заполняя на своем пути какие-то желобки, кавычки, скобки, канавки морщин, сначала одну, потом другую, окрашивая их ярким розовым цветом. И вот наступает момент, когда тетушка Рози походит на тех детей, которых настойчиво пичкают едой: у нее такой же в точности сердитый рот, тот же липкий вымазанный подбородок. Она загримировала себя столь плохо, что сердце жмет от жалости. Я просто загипнотизирована этим театральным зрелищем, драматическим содержанием спектакля, сыгранного тетушкой Рози. Это не удивительно. Я ведь приехала в Нью-Йорк, чтоб ни о чем не думать. Сколько себе ни повторяй, что тетушка Рози мне не нравится, что я ее не люблю, что хорошо знаю все ее смешные стороны, я все же никогда не забуду, как она выглядела в этот момент, вся залитая безжалостным светом и явно побежденная в этой битве с химерами. Когда тетушка Рози достигала высот своего искусства, спектакль подходил к концу. Она еще раз консультировалась с зеркалом, покашливала, прочищая голос, и говорила мне:

— Знаете, желание испытать эти снадобья не менее глупо, чем надежда выиграть в лотерее, Если б я на самом деле верила, что можно что-то сделать… Ну что за физиономия получилась! Не выпить ли нам, Жанна? Хотите? Шотландского виски с содовой. Хоть настроение изменится.

Облако пудры, и вот уже вновь зажглись розовые лампы. Тетушка Рози покидала поле битвы с разочарованным видом и стесненным дыханием, какое бывает у ловца жемчуга, возвращающегося с пустыми руками после того, как он нырнул очень глубоко. Что ей сказать? Как ее утешить? Предрассудки «сделано в США» столь живучи… Противопоставить ей одну из статуй Мудрости, набросать ей силуэт какой-либо из достойных пожилых женщин, которых я уважала в детстве? Вызвать их из туннеля забвения, воскресить их светлой силой слов? У меня часто появлялось такое желание. Мне нередко хотелось рассказать тетушке Рози о воскресеньях в Палермо, праздниках моего детства, когда моя бабушка водила нас на пляж и смотрела, как мы купались. Моя седая полногрудая бабушка всегда носила траурные платья из крепа (фиолетового, серого или черного), толстые чулки, туфли с застежкой на пуговичках на распухших ногах. Боже мой, каким успехом она пользовалась! Еще издалека ее уже примечали, эту медленно бредущую по песку женщину. Она шла, решительно глядя вперед, набирая воздух полной грудью, похожая на диву, готовую взять свое верхнее «до». Чуть ли не двадцать молодых людей бросались ей навстречу, парни в крохотных плавках, с такими красивыми фигурами, загорелые, с мокрыми кудрявыми волосами, приникшими к затылку. «Мадам Мери, не принести ли вам gelalo