Забвение пахнет корицей - [16]

– Да, твоей бабушке Жозефине было тогда – сколько же – лет пять, пожалуй? Или шесть, когда они переехали? – отвечает миссис Салливан. – Они вернулись на Кейп в пятидесятом. Я точно это помню, потому что в тот же год я вышла замуж.

Миссис Кунц кивает.

– Да, Жозефина, если не ошибаюсь, пошла в первый класс, когда они перебрались сюда.

– А Мами тогда открыла кондитерскую? – продолжает спрашивать Анни.

– Мне помнится, это случилось на несколько лет позже, – колеблется миссис Кунц, – но это, наверное, знает твоя мама.

И она окликает меня: «Хоуп, дорогая!»

– Что такое? – поднимаю я голову, сделав вид, что не слышала их разговора.

– Анни спрашивает, когда твоя бабушка открыла эту кондитерскую.

– В пятьдесят втором году, – отвечаю я. Смотрю на Анни, а она на меня. – Ее родители, мне кажется, держали такую же кондитерскую во Франции.

Кроме этого никаких других подробностей о прошлом Мами я не знаю. Она никогда не рассказывала мне о том, как жила до знакомства с дедом.

Анни, игнорируя меня, снова отворачивается к пожилым дамам.

– А кого-нибудь по имени Леона вы, значит, не знаете? – настаивает она.

– Нет, – повторяет миссис Салливан. – Может, так звали подружку твоей прабабушки во Франции?

– Здесь-то у нее никогда не было близких подруг, – замечает миссис Кунц. Потом, бросив на меня виноватый взгляд, поспешно добавляет: – Она очень милая, разумеется. Просто держалась немного особняком, вот и все.

Я киваю и задумываюсь, а была ли в том вина Мами. Она, конечно, немногословна и замкнута, но мне почему-то не кажется, что миссис Кунц, миссис Салливан и другие жительницы городка встретили новую соседку с распростертыми объятиями. Вдруг делается ее страшно жалко.

Я снова гляжу на часы.

– Анни, тебе пора. А то в школу опоздаешь.

Глаза превращаются в узкие щелочки, и в один миг прежняя Анни исчезает, теперь она снова ненавидит меня.

– Нечего мной командовать, ты мне не начальница, – бурчит она.

– Вообще-то, юная леди, – вмешивается миссис Кунц, стрельнув глазами в мою сторону, – мама действительно твоя начальница. Ведь она отвечает за тебя, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.

– Неважно, – еле слышно бормочет Анни.

Она поднимается из-за стола и несется на кухню. И через секунду выскакивает оттуда с рюкзаком.

– Спасибо, – на бегу благодарит она миссис Кунц и миссис Салливан. – В смысле, спасибо, что рассказали мне про прабабушку.

Не удостоив меня взглядом, Анни распахивает дверь и, сделав шаг, оказывается на Мэйн-стрит.

Когда я уже закрываюсь, заглядывает Гэвин, чтобы вернуть запасной комплект ключей, который я дала ему два дня назад. На нем все те же джинсы с дырой на бедре – с последней нашей встречи она лишь чуть-чуть увеличилась.

– Трубу я вам починил, – говорит он, а я наливаю ему кофе – последняя чашка на сегодня. – Посудомоечная машина работает как новенькая.

– Прямо не знаю, как вас благодарить. Гэвин улыбается.

– Спорю, знаете. Все мои слабости вам ведомы. Пирог «Звезда». Штрудель с корицей. Холодный кофе. – Он заглядывает в свою чашку, картинно выгибает бровь и делает глоток.

Я хохочу, несмотря на смущение.

– Я прекрасно понимаю, что должна заплатить вам кое-чем посущественнее выпечки, Гэвин. Простите меня.

Он смотрит на меня снизу вверх.

– Мне не за что вас прощать, – улыбается он. – Вы просто недооцениваете мою любовь к вашим произведениям.

Я бросаю на него укоризненный взгляд.

– Серьезно, Хоуп, все отлично. Вы делаете все что можете, стараетесь изо всех сил.

Я вздыхаю, укладывая последние из оставшихся мариципанно-розовых пирожных в плоскую пластиковую коробку, которую на ночь поставлю в морозильник.

– Выходит, что «изо всех сил» недостаточно, – шепчу я себе под нос.

Утром Мэтт занес мне кипу документов, а я даже не полистала их, хотя и понимаю, насколько это важно. Эти бумаги меня пугают.

– Вы себя недооцениваете, – говорит Гэвин. И, не дав мне ответить, продолжает: – Стало быть, Мэтт Хайнс тут частенько бывает.

Он отпивает еще кофе. Я поднимаю голову, оторвавшись от коробок с выпечкой.

– Он приходит по делам, – объясняю я, недоумевая, с чего это я перед ним оправдываюсь.

– М-м-м. – Вот и весь ответ Гэвина.

– Мы с ним встречались в старших классах, – добавляю я. Гэвин рос в Бостоне – как-то вечером на веранде он рассказывал мне о своей школе в Пибоди – и поэтому я думаю, что ему неизвестно о наших былых отношениях с Мэттом.

К моему удивлению, он замечает:

– Знаю. Но это было очень давно. Я киваю:

– Это было очень давно.

– Как Анни, справляется? – Гэвин снова меняет тему разговора. – Со всей ситуацией между вами и вашим бывшим и со всем прочим?

Я смотрю на Гэвина. За последнее время никто об этом не спрашивал. Сама удивляюсь, поняв, насколько я благодарна ему за этот вопрос.

– Спасибо, все в порядке, – машинально отвечаю я, но, помолчав немного, поправляюсь: – Вообще-то сама не знаю, почему я так говорю. Ничего у нас не в порядке. Анни злится на меня в последнее время, а я не понимаю, как мне себя вести. Я вроде бы догадываюсь, что где-то там, внутри, прячется настоящая Анни, но сейчас дочка только норовит побольнее меня обидеть.

Не знаю, с чего это я с ним разоткровенничалась. Но Гэвин просто медленно кивает, на лице его не заметно осуждения, за что я ему благодарна. Я начинаю влажной тряпкой протирать прилавок.