Забудь мое имя - [88]

Если Харта и впечатлила глубина его познаний, то он этого не показывает.

– Взгляните-ка на это, – предлагает он Люку, одновременно кивая Стровер. Та передает Люку распечатанный снимок.

– Слева морской конек, справа гиппокамп, – поясняет Стровер.

– Их легко можно поменять местами, и никто ничего не заподозрит, правда? – добавляет Харт, продолжая наблюдать за Люком в зеркало заднего вида.

Люк вглядывается в снимок. Его глаза останавливаются на гиппокампе. Он никогда раньше не видел его в отдельности от других частей мозга. На всех фотографиях, которые он просматривал в сети, гиппокампы были структурированы в изображение мозга.

– Мы забрали одну из картин Тони для анализа, – говорит Харт. – Но этого недостаточно. Если только мы не обнаружим «Мону Лизу» под этим снимком, мы не сможем получить ордер на его арест.

– А что именно вы ищете? – спрашивает Люк, чувствуя, как у него во рту начинает пересыхать от волнения.

– Такое впечатление, что на каждого конька было наложено другое изображение – человеческого гиппокампа.

Люк невольно сжимает рукой снимок, сминая его края. Ему тоже надо лететь в Берлин!

90

Я пытаюсь сосредоточиться на словах стюардессы, рассказывающей пассажирам о мерах безопасности, но мой разум сейчас занят другим. Рядом со мной сидит Тони, его рука лежит на моей руке. Он уговорил пассажира, который должен был сидеть рядом с ним, поменяться со мной местами.

Мыслями я снова возвращаюсь в гостиницу. К тому времени, как пожарная тревога, наконец, выключилась, в нашем номере собрался едва ли не весь ее обслуживающий персонал. Тони уловил аромат духов, когда мы выходили из номера. Но ничего не сказал. И никто из работников гостиницы не прокомментировал произошедшее. Хотя по взглядам, которые они кидали на меня, читалось, что они заподозрили что-то дурное. При воспоминании о том, как Тони завалил меня на кровать, я сильно вздрагиваю.

– Как твое самочувствие? – проявляет участие Тони, похлопывая меня по руке. – Ты вся напряжена.

– Похоже, я не люблю летать самолетами.

Прикрыв глаза, я откидываюсь на спинку кресла. Это гораздо труднее, чем я поначалу думала. Из-за отсутствия записей за вчерашний день я вынуждена быть предельно осторожной, контролировать каждое слово. Не приведи Господь мне обмолвиться о каком-нибудь эпизоде прошедших суток: я ведь не должна помнить ни об укрытии для боеприпасов в лесу, ни о поездке автостопом с Мунго, ни о том, как я снова обрела свои карточки и паспорт. Да, я допускала ошибки и в деревне, упоминая о вещах, которые мне не следовало помнить. Но тогда я всегда могла оправдаться, сославшись на то, что вычитала о них в своем «дневнике». Сейчас я лишена такой возможности.

Мимо нас проходит еще одна стюардесса, раздающая газеты. Привлеченный передовицей, Тони берет одну из газет и начинает читать, даже не пытаясь скрыть от меня ее заголовок. Статья о происшествии на канале. Прильнув к Тони, я кладу руку ему на коленку. Мы должны походить на влюбленную парочку, летящую в Европу отдохнуть.

– О чем пишут? – спрашиваю я, пытаясь говорить как можно ровнее и безразличней.

Тони пристально вглядывается в мое лицо. Что он в нем ищет? Следы синаптических связей? Признаки того, что моя память восстанавливается?

Но вот, его губы искривляются в легкой ухмылке:

– О трагедии на канале. Которая только подтверждает, что тебе нужно было вылететь в Берлин. На бечевнике в Уилтшире копы застрелили женщину. И это не где-нибудь в Нью-Йорке, а в сельской Британии! Судя по всему, несчастная страдала психическим расстройством.

– Это ужасно, – вздыхаю я.

– И могло случиться с каждым из нас, – резюмирует Тони, складывая газету.

Он опять меня проверял! Я в этом уверена!

Тони снова бросает на меня взгляд. Мне до сих пор страшно при одной мысли о том, что полицейские могли застрелить не Джемму Хаиш, а меня. Но я стараюсь не показать этого.

– Что взять с этих копов! – подытоживает Тони.

Похоже, я прошла его проверку…

Я допускала, что нас с Тони могли задержать полицейские в терминале. Но никаких проблем не возникло ни в авиакассе, при обмене билетов на более ранний рейс, ни на регистрации. И сейчас меня беспокоит только одно: что будет по прилете в Берлин? Хотя и там не должно быть проблем. Все обвинения с Тони были сняты, а я вольна делать все, что хочу. И я путешествую с действующим индийским паспортом и всеми необходимыми визами. Я твержу себе, что не сделала ничего плохого… разве что отняла время у добрых жителей английской деревни и разрушила «счастливый» брак.

– Держись крепче, – говорит Тони, снова беря мою руку, когда самолет начинает разгоняться по взлетной полосе.

– Надо было выпить, крепкий напиток успокоил бы мне нервы, – бормочу я.

Тони смотрит на часы.

– Они на час ближе к Германии, – натягиваю я себе на губы застенчивую улыбку.

– Ты права. Это надо отметить.

91

Напитки в самолете начинают предлагать через двадцать минут полета. Как раз вовремя! А то Мэдди становится все беспокойнее. Тони еще никогда не видел ее такой. Стюардесса уже приближается к ним с тележкой. Тони едва дожидается, когда она закончит обслуживать впереди сидящего пассажира. Наконец стюардесса переводит на него взгляд с традиционным вопросом: не желаете ли что-нибудь выпить? Красивые глаза, но не его типаж. Тони расплачивается за шампанское карточкой, надеясь, что кредит на ней еще не до конца исчерпан. И передает бутылку и два бокала Мэдди. Она с готовностью опускает свой столик. Терпение, Тони, терпение! Ты напугал ее в гостиничном номере, поторопившись. В Берлине будет полно возможностей! Памятных возможностей – по крайней мере, для него!