Забудь мое имя - [16]

– Я разговаривала с ней весь вечер. Джемме Хаиш сейчас должно быть лет тридцать. Наша Джемма примерно такого же возраста. Двенадцать лет назад, еще студенткой в Лондоне, Джемма Хаиш была осуждена за непредумышленное убийство.

– И где она может находиться сейчас?

– Похоже, этого никто не знает. Освободилась и пропала. Сьюзи также сказала, что она жила когда-то в этом доме. И что у нее диагностировали шизофрению и амнезию.

– Не помню, чтобы я видел имя Хаиш в списке владельцев этого дома.

– Но Сьюзи ничего не выдумывает, Тони. Это все зафиксировано в медицинской карте Хаиш. Карты хранятся в больнице пятнадцать лет.

– И все же из этого не следует, что женщина, заявившаяся к нам сегодня, – никто иная, как Джемма Хаиш.

– Она успела рассказать мне о своей подруге; подруга та умерла. Для меня уже одного этого достаточно. И видел бы ты ее сегодня вечером – то, как она держала кухонный нож…

– Она что-нибудь делала с ним? Угрожала тебе как-то?

– Я восприняла это именно так. Посмотри на эту фотографию.

Молчание.

– Фото размытое, – говорит Тони. – Это может быть она… А может, и нет.

– А как насчет этого рисунка из зала суда?

– По нему судить еще труднее.

– Эта женщина спит в нашем доме! В гостевой спальне наверху.

Кажется, Лаура всхлипывает, но я не уверена. Проходит несколько секунд, пока Тони снова не заговаривает.

– Тут говорится, что Джемма Хаиш училась на художественном. А наша Джемма прилетела из деловой поездки в Берлин. В строгом костюме. Бизнес-леди…

– Каким таким бизнесом может заниматься женщина с татуировкой в виде цветка лотоса на запястье? Я буду спать здесь, внизу, на диване. Пока мы не узнаем наверняка.

– Ну вот еще, ангел мой! В этом нет необходимости, – похоже, Тони моя татуировка не беспокоит.

– Я просто на грани нервного срыва, – признается Лаура. – Ты называешь ее Джеммой, потом приходит эта эсэмэска от Сьюзи…

Я услышала достаточно и на цыпочках возвращаюсь в свою комнату. Но оставляю дверь чуть приоткрытой. Мне не хочется, чтобы кто-то из них услышал ее характерное щелканье. Почему Лаура считает меня Джеммой Хаиш? И что они там с Тони читали? По крайней мере, я теперь понимаю тот взгляд, которым меня смерила Лаура, когда я протянула ей кухонный нож. Она выхватила его из моих рук так, будто разоружала меня. Джемма Хаиш перерезала горло своей лучшей подруге. Я закрываю глаза. Смогла бы я сделать такое? Убить ножом другого человека? Я пытаюсь представить кусок холодного металла в своей руке, гнев или страх, который я должна была при этом испытать.

Я ложусь в постель в тот самый момент, когда Тони поднимается по лестнице наверх. Уж не клаустрофобия ли у меня? Дом кажется мне меньше, чем я поначалу думала; потолок спальни давит на меня. Есть ли у меня время, чтобы закрыть дверь как следует? Тони уже на лестничной площадке. Я все еще лежу в темноте, с закрытыми глазами и колотящимся сердцем. Ну почему я не закрыла дверь? Тони, похоже, остановился, тяжело дыша после подъема по лестнице. А в следующий миг я слышу, как приоткрывается какая-то дверь. Всего на несколько дюймов. Это дверь моей спальни или его? Может, мне закричать?

– Вы не спите? – доносится до меня с порога голос Тони.

Я ничего не отвечаю, притворяясь спящей, лицом к стене. И пытаюсь дышать как можно тише. Но мои губы слишком сильно дрожат. А по щеке скатывается слезинка.

– Добро пожаловать домой, – шепчет Тони.

Мне хочется закричать, но я не могу даже пошевелиться. Что он имеет в виду? Господи, хоть бы Лаура поднялась наверх! Я стараюсь храбриться, но мне чертовски страшно в этом доме.

Я не могу вспомнить свое имя.

13

Вернувшись домой, Люк заглядывает к своим престарелым родителям. Те – уже в третий раз – смотрят по четвертому телеканалу Би-Би-Си передачу о прокладке под Лондоном подземного тоннеля в рамках проекта «Кроссрейл». Недолго поболтав со стариками об их любимых проходческих комбайнах «Аде» и «Филлис», Люк направляется в свой офис в саду. Он больше похож на летний домик, чем на офис, но все-таки обеспечивает Люку возможность спокойной работы – подальше от докучливых просьб его предков, требований восстановить потерянные сообщения электронной почты, найти ключи от машины или «затариться» на неделю продуктами в интернете. (В первый раз, когда его мать попыталась воспользоваться сайтом Waitrose, им прислали восемнадцать банок солнечного грейпфрута; ни больше, ни меньше.)

По крайней мере, он может теперь сполна оценить все, что они делали для него на протяжении стольких лет, помогая в воспитании Майло. Его пятнадцатилетний сын сегодня вечером завис в доме своего приятеля. И Люк точно знает, где он находится, потому что дружит с отцом этого парня в Снапчате, а Майло не отключил локационный сервис в настройках.

Люк включает свой настольный компьютер и снова разыскивает в Фейсбуке старую школьную фотографию. Все девочки на ней в канотье, мальчики – в фирменных кепочках. Он не хотел, чтобы родители покупали ему такую (она стоила дорого, а носить ее потом Люк не собирался). Но родители настояли на своем: нужно же было отметить столь знаменательное событие!

Люк увеличивает лицо Фрейи Лал. Почему он так разоткровенничался сегодня с этой Джеммой? Он очень разволновался, столкнувшись с ней в больнице. Ее голос прозвучал так знакомо. И все же он не узнал ее. А, когда увидел потом в пабе, он словно перенесся обратно в школьные годы. Ее темные выразительные глаза на фоне бледной кожи были точно такие же, как у Фрейи. Но больше всего его поразило не столько физическое сходство, сколько некоторые ее жесты. То, как она заправляла за ухо выбившуюся прядь волос, как наклоняла лицо во время разговора. И еще эта особая мелодичность тончайшего индийского акцента. Впрочем, Люк понимает: возможно, он просто принимал желаемое за действительное, и его стремление подмечать в Джемме подобные черточки подсознательно диктовалось нахлынувшим на него недавно желанием разыскать Фрейю.