Забой номер семь - [11]

Шрифт
Интервал

– Во всем ты, дурак, сам виноват. Если бы не был пьяницей, имел бы теперь свой угол.

Грузчик печально покачал головой.

– Если б я не был пьяницей! Разве в этом дело, толстяк?

– Ну брось, у каждого человека свое счастье, и написано оно у него на лбу, – заметил многозначительно официант.

– Нет, дорогой, сильно ошибаешься. Счастье человека написано на его руках и в голове, – глубокомысленно изрек хозяин.

Грузчик почесал ногу о ногу. Его желтые заплывшие глаза с презрением остановились на пузатом хозяине.

– Может, еще скажешь, что благодаря своей голове и рукам заполучил ты этот ресторан?

– Нет, его открыла для меня моя тетка, хромая! – закричал возбужденно хозяин. – А сам-то я пришел босиком в Афины… Знаешь, сколько лет я был мальчиком на побегушках и спал в прачечной у дяди?

Ему, видно, нравилось рассказывать свою историю. Он встал посредине зала, выпятив толстый живот, и не позволил никому перебивать себя: он разглагольствовал даже о своем ревматизме – «боевом ранении», как он выразился, полученном им на тяжелой работе.

– Да, своего счастья я добился собственными руками и головой, – прибавил он, бросив торжествующий взгляд на официанта и Клеархоса.

Но захмелевший грузчик решил возразить.

– Загибаешь, – пробурчал он. – Впрочем, мне наплевать на тебя. И на твоих учителей, что выучили тебя такой грамоте, мне тоже наплевать.

Несколько раз он повторял одно и то же. Бормотал еще что-то, пытаясь выразить образно свою мысль: длиннющие очереди голодающих, дескать, выстраиваются перед рестораном. Для большей убедительности он припо «мнил какого-то Янгоса, которого подобрали замерзшим здесь на ступеньках в прошлом месяце. Язык у него за «плетался, и никто не понимал, что он хочет сказать. Грузчик опять наполнил свой стакан, выпил его залпом и попробовал собраться с мыслями. Потом он вернулся к «судье», который сидит в каждом из нас.

– Ну, видишь, что я плюю на тебя? – закончил он.

– Ты, дурень, сам не знаешь, что говоришь.

– Я не знаю, что говорю? Почему же тогда ты не возражаешь? Приходит к тебе Янгос и просит: «Ни драхмы не заработал сегодня, дай мне порцию фасоли, а то в животе бурчит». За ним тащится второй, третий. Потом еще и еще, все голодные, и все без гроша. Что ты будешь с ними делать, толстяк?

– Пинками вышибать их отсюда. Мой ресторан не общественная столовая с бесплатными обедами.

Грузчик подскочил на стуле и расхохотался.

– Вот твое счастье – пинками! Не головой, не руками, а именно пинками добился ты своего счастья.

– Не знал я, что тружусь для того, чтобы кормить бездельников, что все нажитое пойдет псу под хвост. С утра как проснусь, так за весь день и не присяду. Вот посмотри, как распухли у меня ноги. Кто мне за это заплатит?

– Заплатит, заплатит! Ну и подлая жизнь!

Сначала Клеархос с холодным сочувствием наблюдал за Фотисом – так обычно молодежь смотрит на стариков и неудачников. Но вскоре он понял, что слова грузчика вызывают у него почему-то странное волнение. Он смущенно взглянул на Фотиса. Выражение его лица показалось Клеархосу трагическим. Странно!

Клеархос в замешательстве повертел в руке нож, поскреб им по скатерти. Наверно, во всем была виновата минутная стрелка часов, которая неумолимо двигалась вперед. Да, вот что его тревожило. Грузчик снова обратился к нему. А Клеархосу вдруг показалось, что он сам поделился наконец с кем-то своими переживаниями и что этот человек открыл ему, чего именно потребует от него сегодня англичанин. Внезапно другая мысль промелькнула у него в голове, от которой кровь застыла в жилах: «Может быть, мне страшно только потому, что я уже принял решение?»

– Заплатит… – опять повторил грузчик, глядя на хозяина, который, подняв левую ногу, показывал, как она распухла.

Вдруг грузчик судорожным движением распахнул рубашку, оголив волосатую грудь. На ребрах под сердцем выделялся огромный рубец – след пули. Официант, очевидно уже не раз видевший его рану, полученную на войне, равнодушно отвернулся.

– Кто мне заплатит за это? – закричал грузчик. – Кто? К чертовой матери такую жизнь!

– Заткнись! Идут посетители, – оборвал его хозяин и ушел за стойку.

Вошла компания лоточников и, сложив в сторонке свои товары, заняла крайний столик.

Они ссорились из-за каких-то иконок, и их крики разносились по всему ресторану. Один из них отобрал для себя богородицу и святого Георгия, а другой хотел всучить ему несколько иконок святого Фануриоса, которые никто не хотел покупать.

– Да что я с ними буду делать? Солить, что ли? – кипятился первый.

Спор сразу прекратился, как только официант поставил на стол макароны.

Грузчик подсел к Клеархосу. Его уже совсем развезло. Несколько минут он молчал, глубоко задумавшись, потом; стукнув кулаком себя в грудь, бессвязно заговорил:

– Тут, внутри, решается твоя судьба… Тут подстерегает тебя судья. Можешь ты его обмануть? Ослепить, оглушить? Только если он проявит к тебе слабость, парень, добьешься ты своего счастья. – Он замолчал и почесал под стулом одну ногу о другую.

Их взгляды встретились. Клеархос опустил глаза.

Он поспешно расплатился. Поднялся по лестнице и, оказавшись на улице, затерялся в толпе.


Еще от автора Костас Кодзяс
Закопчённое небо

Это книга о надеждах и иллюзиях людей, вдребезги разбитых беспощадно жестокой жизнью. Горе и беда повсюду, у всех, они, как зловещее значение, осеняют жизнь простых людей, они глубоко коренятся в том социальном порядке, который господствует в Греции. Нужду, пьянство и разврат, обман и насилие, тюрьму и смерть — все несчастья людей встретит читатель на страницах книги. Но он не закроет ее с ощущением беспросветности и безысходности человеческого существования.


Рекомендуем почитать
Такой забавный возраст

Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.


Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Валить деревья

В 1000 и 1001 годах в геолого-исследовательских целях было произведено два ядерных взрыва мощностью 3,5 и 10 килотонн соответственно.


Степень родства

«Сталинград никуда не делся. Он жил в Волгограде на правах андеграунда (и Кустурица ни при чем). Город Иосифа не умер, а впал в анабиоз Мерлина или Артура. То тут, то там проступали следы и возникали звуки. Он спал, но он и боролся во сне: его радисты не прекращали работу, его полутелесные рыцари — боевики тайных фемов — приводили в исполнение приговоры, и добросовестный исследователь, знаток инициаций и мистерий, отыскал бы в криминальной газетной хронике закономерность. Сталинград спал и боролся. Его пробуждение — Белая Ротонда, Фонтан Дружбы, Музкомедия, Дом Офицеров, Планетарий.


История одной семьи

«…Вообще-то я счастливый человек и прожила счастливую жизнь. Мне повезло с родителями – они были замечательными людьми, у меня были хорошие братья… Я узнала, что есть на свете любовь, и мне повезло в любви: я очень рано познакомилась со своим будущим и, как оказалось, единственным мужем. Мы прожили с ним долгую супружескую жизнь Мы вырастили двоих замечательных сыновей, вырастили внучку Машу… Конечно, за такое время бывало разное, но в конце концов, мы со всеми трудностями справились и доживаем свой век в мире и согласии…».


Кажется Эстер

Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.