Заботы Леонида Ефремова - [36]

И я вернулся на Конюшенную площадь, сначала подошел к бочке с квасом, — она, как всегда, стояла невдалеке от улицы Желябова, — взял кружечку терпкого шипучего напитка, выпил с удовольствием и направился к старинному дому охристого цвета, к массивным дверям парадного входа в спортивное общество «Трудовые резервы».

Поднялся по широкой лестнице, прошел мимо гардероба, свернул направо — все тут мне было знакомо: помещения, повороты, переходы, даже скрип паркета остался прежним, даже незначительный подъем, горушка в узком коридорчике не изменилась; надо подняться, спуститься, свернуть налево, и там, в глубине помещения, залы для баскетбола, для спортивной гимнастики, для бокса и борьбы.

В спортивном помещении, где на каждом шагу встречаются рослые, стройные парни и девушки, чувствуешь себя нескладным, неловким, мешковатым и невольно «собираешься», распрямляешь плечи, шагаешь тверже и легче, и сожалеешь, что, бывало, находил время для поддержания тела в хорошей форме, а теперь, когда это особенно нужно, не хватает времени или воли даже на утреннюю зарядку.

Еще за дверью я услышал тяжелое кряхтение борцов и гулкое падение тел на войлочные маты. Осторожно приоткрыл дверь, она скрипнула слегка, и тогда я ее распахнул, вошел в просторное светлое помещение.

Невдалеке от высоких окон боролись сразу две пары, а еще пятеро крепких парней сидели на низких скамьях, опершись широкими спинами о шведскую стенку. Два тренера в синих спортивных костюмах ходили вокруг да около своих подопечных, советовали что-то, покрикивали, подбадривали, радовались удачной подножке или броску через голову. Не было тут ни Глеба, ни Мишки, расспрашивать о них не хотелось, и я собрался уходить, но вдруг увидел знакомое лицо: большие глаза навыкате, черная густая шевелюра... На полусогнутых сильных ногах стоял в боевой позе на ковре свирепый широкоплечий мужчина. Он слегка расставил руки и вот-вот бросится на врага. Самохлебов?! Вроде он. Только совсем неузнаваем в борцовском своем наряде и в этой страшной позе. Вот он сцепился с противником, схватил его за пояс, покружился приседая, крякнул и со всего маху полетел навзничь, увлекая за собой соперника, и тут же выгнул спину, изловчился, вывернулся, сплелись руки и ноги двух крепких мужиков так, будто они срослись друг с другом, или извиваются в смертельной агонии, или обезумели от вражды и ярости. Ай да врач! Ай да психиатр!

Тренер хлопнул в ладоши, и все затихло на ковре, и два противника с заботливостью нежных братьев уже помогают друг другу подняться на ноги. Самохлебов выслушал замечания тренера и пошел по залу вразвалочку, отдуваясь и помахивая расслабленными руками.

— Что нужно? — сердито спросил меня тренер.

— Да так, ничего, извините.

Самохлебов обернулся, увидел, узнал:

— Привет, постой-ка. Входи!

Владимир облапил меня, приподнял, покружил.

— И ты хочешь на ковер? — спросил он. — Раздевайся, помнем, потискаем, помягче станешь.

— Нет уж, спасибо, я и так помят и потискан. А если еще в твои руки попадусь, конец.

— А что, грозен я, страшен? — спросил Самохлебов, нарочно надувая щеки, выпячивая живот и по-бармалейски растопыривая руки.

— Страшен, что и говорить. Но ты же врач, я верю в твое милосердие.

— Милосердия не жди. Раздевайся и на ковер — это лучшее лекарство от всех болезней.

— Нет уж, оно не для меня. С пацанских лет не боролся.

— А теперь поборешься. Жизнь — борьба?

— Борьба.

— Вот и раздевайся.

— Да ты меня одной левой, ты как слон!

— Трус! Сдаешься без боя? Схвати меня, дерни хоть разок, а вдруг я только с виду такой.

— Мишка тут бывает? — спросил я без перехода.

— А как же, он тут главный. Сегодня, сам понимаешь, медовый день, — вот его и нет.

— Как там вчера, обошлось? — спросил я.

— Не сразу, но обошлось. А что там произошло, я так и не понял, объясни ты мне...

— Не сейчас, Володя, как-нибудь потом. Именно с тобой мне и надо было бы поговорить насчет всего со всеми подробностями, тут такое колесо...

— В чем же дело? Приходи сегодня, завтра, когда хочешь. А то подожди, я скоро освобожусь.

Теперь уже смотрел на меня не устрашающего вида борец, Бармалей, — внимательные, умные, горячие глаза вглядывались в меня, располагали к себе. «Вот именно этот человек и знает, что такое в здоровом теле здоровый дух», — подумал я и решил, что хорошо бы привести Самохлебова к моим ученикам для разговора, а еще лучше прийти бы к нему с Бородулиным да потолковать.

— Ты Глеба Бородулина случайно не знаешь? — спросил я.

— Бородулина? Глеба? Какой он из себя?

— Высокий, черненький, семнадцать лет. Часто подергивает головой, подбрасывает волосы.

— С кем-то таким боролся, может и он, но врать не стану, тут много разных, а я бываю не часто, ты у Мишки спроси.

— Эй, Володя, на ковер, а то остынешь! — крикнул тренер.

— Ну как? Будешь меня ждать или придешь попозже?

— Сейчас, Володя, не могу. У меня есть твой телефон, жди звонка.

— И не стесняйся, в любое время. Ты, кажется, еще хотел привести своего ученика? Пожалуйста. Можно сюда, или домой, или в больницу, куда сочтешь нужным. Жду, до встречи.

И снова по знакомым коридорам вернулся я к выходу на Конюшенную. Я выбежал легко, как бывало когда-то. Вспомнились мне приятная усталость и одновременно легкость во всем теле после тренировок и прохладного душа. И зашагал я по старой привычке направо, к тому перекрестку, где никогда не бывает скучно глазам, где куда ни взгляни — диковинка: мозаичный, пряничный Спас-на-крови, а рядом прямой, длинный канал Грибоедова, и кусочек торопливого Невского впереди, и приметный, с шаром вверху, как с помпоном над шапочкой, Дом книги, а дальше колонны, лишь небольшая часть крыла Казанского собора высовывается из-за «резиденции» бывшего короля швейных машинок Зингера. А еще повернул голову — и вот они, задумчивые старые деревья Михайловского сада, свесились ветви над массивной кованой решеткой, а вот и кривой переулочек — трамвайные пути уходят влево, а вот на углу часовенка, она построена из тех же кирпичей, покрытых глазурью, что и Спас; еще взгляд — и перекресток мостов, канал Грибоедова сливается, соединяется с Мойкой, — старинные фонари на чугунных столбах, серый гранит, решетки, краешек просторного, кажется, вечнозеленого Марсова поля и всегда освеженное светлой краской здание с высокими окнами между колонн — дом Ленэнерго.