Заботы Леонида Ефремова - [25]

— Простите, мы вам, наверно, помешали, — сказал я и дернулся, чтобы встать.

Мишка зыркнул на меня — мол, ты что, дурак, сиди где сидел. Люська удивленно фыркнула. А Зоя впервые посмотрела на меня внимательно чуть-чуть раскосыми глазами, отвернулась, сняла сумку и бросила:

— Не смотрите, халат надену.

Каким долгим и мучительным был шорох за моей спиной.

— Так вот и оставайся, — сказал Мишка. — Тебе идет.

— Без комментариев, — строго попросила Зоя. — Или иди отсюда.

— Ого-го, — сказал Мишка игриво. — А раньше ты была повежливее.

— Раньше и ты был не таким нахалом, — обрезала Зоя.

— Всегда вы ссоритесь, — сказала Люська. — Надоело.

Появились граненые стаканы, кусок хлеба, несколько долек колбасы. Мишка и Люська сели рядом, как раз под абажуром, а я примостился на табурете. Зоя подошла к столу, устало опустила руки, одним глазом посмотрела на бутылку, сказала с тяжелым вздохом:

— Шли бы вы, мальчики, домой.

Мы помолчали, переглянувшись с Мишкой. Вроде бы надо было уходить, и вроде бы не надо. Даже опытный Мишка растерялся от простых и трезвых Зоиных слов.

А меня вдруг обожгло стыдом. Кровь бросилась в лицо. Я отвернулся. Увидел на шкафу пол-литровую байку с бумажными цветами. Красные гвоздики торчали во все стороны. Мне показалось, что с меня вдруг слетела одежда и сижу я перед всеми обнаженный. Ну как я мог прийти, ввалиться... Не по-людски все это, и, если Зоя сейчас ударит, отхлещет меня по щекам, она будет права.

Я медленно начал подниматься со стула и залепетал что-то несусветное, стал извиняться. И увидел Зоины зеленоватые глаза, они сначала были усталыми и строгими, а потом помягчали, улыбнулись мне.

— Ладно уж, сидите, раз пришли, — сказала она.

— Да чего уж, дернем, а там видно будет, — вышел из положения Мишка и в один миг набулькал в стаканы. — Ну, поехали! За прекрасных дам! — сказал он и поднял свой стакан.

И мы подняли свои стаканы. Зоя выпила, отвернувшись от всех. А потом вдруг подсела ко мне на табурет.

— Ну-ка, подвинься, расселся тут, — сказала она грубовато и ласково. Я быстро подвинулся на самый край табуретки. Зойка обняла меня за талию. — Вот и порядок, — сказала она, — тесно, как в автобусе.

И с этого мгновения все завертелось, закружилось, стало получаться само собой: сдавленный смех, нетерпение, нежность, и — будь что будет.

И тут вот снова садануло меня что-то по сердцу. Оно было не Зойкиным — твоим оно было, Катя, только твоим. А тут вдруг — женский голос, женский облик, и это не ты. И вот тогда я впервые стал делиться надвое, разрываться, расползаться. Слова, жесты и даже чувства, которые я предназначал только тебе, оказались отданными другой женщине. Ей я не мог уже быть чужим, а тебя не было рядом. Но, однажды уже разделившись, я не мог остановиться. А особенно после того, что случилось. Так вот и начались наши отношения с Зоей. Я все помню. Какое-то обостренное чувство живет во мне до сих пор, как будто я все сильнее, все яростнее хочу остановить себя, но продолжаю делиться, раздваиваться, раздираться.

Я помню даже запах стеганого одеяла, он и сейчас остался таким же, теперь я привык, но тогда он душил меня. И странным, даже чем-то ужасным показался мне ее вопрос:

— А девушка у тебя есть?

— Есть, — сказал я.

Зойка помолчала.

— А чего это ты мне не врешь? — спросила она удивленно.

— Зачем мне врать?

— Да так, все врут. — И вдруг: — Красивая твоя девушка?

— Красивая.

— Любишь?

— Да, люблю.

— А чего же пошел ко мне?

«Со злости, — хотел я сказать, — от обиды, от неудачи и ревности». Но ни к чему говорить все это, и я ответил коротко:

— Не знаю, само вышло.

И вдруг мне стало противно. Что нужно мне здесь? Ничтожество! Уж молчал бы, что есть у тебя девушка. Хорошо, что хоть имени ее не назвал. Я отодвинулся от Зойки, отвернулся.

Кто-то прошелся по коридору, скрипнули половицы. Въехала во двор машина, взревел мотор и замер, хлопнула дверца. На миг мне показалось, что я залез в чужой дом, как вор.

— И ты такой же, — услышал я тихий Зойкин голос.

— Какой такой?

— Как все, — сказала Зойка.

Я обиделся. Почему это я как все?

— Кто это мы все?

— Мужики, парни. Все! — холодно отрезала Зойка.

— А чем мы тебе не угодили?

— Угождать вы мастера, а вот если что...

— Что же?

— А хотя бы просто быть людьми.

— Мы и так люди. — Я знал, что Зойка имеет в виду, но решил не забираться в дебри. Сигарета моя погасла, одеяло я отбросил подальше — было жарко.

— А нужно, чтобы вы разлетелись все к черту. И не мучили. Мы уж сами как-нибудь, без вас.

Зойка сказала это резко. Я огорчился.

— Ты меня не знаешь, — сказал я. — Если хочешь, я и в самом деле сейчас уйду. Я мог бы уйти и тогда еще, ты сама оставила. Я не знаю, какой я, — может быть, как все, может быть — даже хуже. Прости, если тебе плохо. Ты слишком доверчивая.

— Откуда ты знаешь?

— Я это понял, когда ты подсела ко мне.

— Подумаешь, — сказала Зойка, — это ерунда. Я тебя тоже разглядела сразу. Уж стольких людей встречаю каждый день, не проведешь.

— А может, я прикинулся другим? Ты же сама сказала, что я — как все.

— Обиделся? — сочувственно спросила Зойка. И придвинулась ко мне, медленно провела пальцами по моему лицу.