Заболотный - [73]
И все это поражает не только умением доходчиво и ясно излагать самые современные научные достижения, но и глубочайшим знанием жизни, деревенского быта. А какой точный, образный, меткий язык! Почему бы не переиздать эти «письма» сейчас вместо некоторых нудных, косноязычных брошюр и листовок?
Поздней осенью 1929 года Даниил Кириллович ненадолго приехал в Ленинград. Хлопот у него выдалось много, он передавал свои институтские кафедры, и мы виделись всего несколько раз, да и то как-то на бегу. За несколько дней до отъезда встретил я его поздним вечером совершенно случайно на трамвайной остановке возле Троицкого моста. Погода выдалась ужасная, ветер дул вдоль пустынной улицы, как в трубу. Пока мы ждали трамвая, нас совсем замело липким, сырым снегом.
Мой трамвай пришел раньше. Я вскочил на подножку, а Даниил Кириллович остался ждать. Он махал мне рукой, пока его не скрыли из глаз снежные вихри.
Спустя две недели, развернув утром «Ленинградскую правду», я прежде всего почему-то увидал коротенькую заметку, затерявшуюся на третьей странице:
«Киев. 26 ноября. Президент Всеукраинской академии наук Д.К. Заболотный заболел воспалением легких. Положение его признано чрезвычайно серьезным».
Я уже собрался ехать в Киев, но начали приходить довольно успокоительные вести: состояние Даниила Кирилловича как будто улучшается, температура снизилась до нормы, за ним наблюдают опытные профессора Стражеско и Губергриц. Ухаживать за больным уехали его племянник Федя и Ян-Гуй, пообещав подробно сообщать мне о ходе болезни.
И вдруг шестого декабря телеграмма от Яна:
«Положение ухудшилось, подозревают сепсис…»
Когда после двух бесконечных дней, пока поезд тащился по заснеженным полям и лесам из Ленинграда в Киев, я увидел Заболотного, то сразу почувствовал: дело плохо… Он похудел, лицо осунулось и побледнело, глаза лихорадочно горели, дыхание стало учащенным и хриплым.
— И ты здесь? — сказал он, увидев меня, и, кашлянув, тихо добавил: — Бачиш, як я спаршивив… Не вытянуть мне.
Но тут же с надеждой добавил:
— Надо бы исследовать мокроту, нет ли там стрептококка. Может быть, удастся сделать вакцину.
Даже в такой момент он оставался исследователем и мечтал создать новую вакцину, которая спасла бы жизнь не только ему, но и многим другим людям!
Днем и ночью у его постели дежурили опытные профессора — и киевские и примчавшиеся из других городов. Бросив все дела, спешили в Киев с разных концов страны ученики Заболотного. Но чем могли мы помочь ему в этом последнем поединке, который каждому приходится вести один на один?..
Стокгольм, Париж, Берлин каждый день запрашивали о его здоровье. А оно ухудшалось с каждым часом. Воспаление легких, эндокардит, спондилит, полиартрит — дни его были сочтены…
Даниил Кириллович сделал как-то резкое движение и вдруг сказал:
— Я не бачу левым оком.
Врачи нашли эмболию сетчатки. Это грозило потерей зрения.
— Как же я стану работать с микроскопом? — едва слышно проговорил Заболотный. Потом, после долгой паузы, с надеждой сказал: — Впрочем, в микроскоп можно смотреть и одним оком…
Умирал он трудно, боролся еще целую неделю, не сдаваясь до последнего дыхания. Уже меркло сознание, и ему все казалось, будто снова он едет куда-то на эпидемию…
Последний раз он посмотрел уже тускнеющими голубыми глазами на любимую картину с отлетающими журавлями, на пышный букет цветов на столике возле кровати…
Уже путал он лица склонившихся над ним врачей и друзей. И вдруг снова страшным усилием воли Заболотный на какой-то миг отогнал смерть, потянулся к Яну и Феде и отчетливо, внятно проговорил:
— Дити дорогиэ, любить науку и правду! Дыхание его стало совсем слабым, едва слышным.
И вот его уже не слышно совсем…
Было десять часов двадцать семь минут вечера 15 декабря 1929 года…
Поздно ночью, вернее, уже под утро, нигде не находя себе места, я зашел в опустевший кабинет Заболотного. На столе грудой лежали письма, которые он уже не прочтет. На них придется отвечать нам.
Одно письмо было из Франции. Пастеровский институт приглашал Даниила Кирилловича в Париж на свою очередную научную сессию.
А на другом письме — треугольничке из линованой мятой бумаги, вырванной, видимо, прямо из школьной тетради, — адрес был написан с ошибками, неуверенной, робкой рукой, еще не привыкшей держать перо. Я вскрыл письмо и прочитал:
«Шановний Данило Кирилович, дуже вам вдячна, що прислали таке гарне на спiдницю, пришлiть, як можна, ще щось червоне у крапочку на кофточку…»
Эти два письма — таких разных, но лежавших рядом и адресованных одному человеку, — вдруг с особой силой заставили меня почувствовать, как много людей на белом свете осиротело без Даниила Кирилловича. Он был нужен всем: и виднейшим ученым и простой крестьянке.
Не только ученый мир — его знал и любил народ. Рядом с академиками у гроба Заболотного стояли железнодорожники и шахтеры. И когда мы несли его гроб через весь Киев на вокзал, все улицы и переулки были заполнены народом и на каждом доме пронизывающий ветер колыхал траурные флаги.
Приехавший из Москвы А.В. Луначарский произнес речь на гражданской панихиде.
— Правительства Союза и РСФСР поручили мне выразить ту скорбь по поводу утраты, которой полны трудящиеся Союза, и благодарность народов Союза памяти великого ученого за его активное участие в социалистическом строительстве…
Настоящий том содержит в себе произведения разных авторов посвящённые работе органов госбезопасности, разведки и милиции СССР в разное время исторической действительности. Содержание: 1. Анатолий Степанов: В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года 2. Анатолий Степанов: Привал странников. Вечный шах 3. Аркадий Григорьевич Адамов: …Со многими неизвестными 4. Аркадий Григорьевич Адамов: Болотная трава 5. Аркадий Александрович Вайнер: Визит к Минотавру 6. Людмила Никитична Васильева: ...И двадцать четыре жемчужины 7.
Загораются и гаснут сигнальные лампы, пульсируют стрелки приборов. Дежурный оператор включает турбореактивный двигатель…Установка, которую вы видите на этой обложке, не имеет никакого отношения ни к освоению космического пространства, ни к проникновению в таинственные недра земли. Это гигантская зерносушилка, спроектированная Украинским научно-исследовательским проектным институтом. Ее основная часть — турбореактивный двигатель. Мощный поток теплого воздуха, нагнетаемый двигателем, позволяет при помощи специальных приспособлений высушивать в сутки несколько вагонов кукурузного зерна.Художник А.
…Посреди бетонной площадки стоит странное сооружение. Оно уже ничем не похоже на самолет. Нет киля, нет крыльев. Одни только двигатели, сопла которых смотрят в землю.Это турболет — аппарат, который впервые должен подняться с земли. Вот он оторвался от взлетной площадки…Работа летчика-испытателя, построенная на разумном риске, ведет к открытию неизведанной высоты и скорости. Он разведчик, идущий впереди. Это его труд обеспечивает безопасность тех, кто будет летать на серийных машинах…Летчикам-испытателям посвящает свой очерк «Повесть о заоблачном друге» молодой писатель Андрей Меркулов.
На 1-й стр. обложки: «Рейхстаг взят». Рисунок А. Гусева.На 2-й стр. обложки: иллюстрация А. Владимирова к очерку Н. Павлова.На 4-й стр. обложки: «Первый шаг». Фото Ф. Чабан.Поздравляем с Днем Победы! — Библиотекари Либрусека. 9 мая 2010 г.
На 2-й стр. обложки рисунок В. ЛОГОВСКОГО.«Константин Эдуардович Циолковский космический человек. Гражданин Эфирного Острова…Математик, физик, астроном, механик, биолог, социолог, изобретатель, «патриарх звездоплавания» Циолковский мыслит астрономическими цифрами, считает миллионами, биллионами, миллиардами. Бесконечность не устрашает его…»Эти слова принадлежат Александру Беляеву. Ученый-мечтатель и писатель-фантаст… Они оба мечтали о покорении космоса, оба, пусть в разных областях, работали над «великой задачей XX века».Исследователи творчества Циолковского и Беляева обнаружили переписку между ученым и писателем.Открыта еще одна страница, которая рассказывает о большом внимании Циолковского к фантастике и о глубоком интересе романиста к идеям космических полетов.Переписка впервые опубликована на страницах «Искателя».
Приключенческая повесть, разоблачающая жуликов и шарлатанов, которые во имя собственного обогащения распространяют псевдонаучные и мистические теории, спекулируя на доверии людей к науке.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.