Заболоцкий. Иволга, леса отшельница - [189]

Там чёрных деревьев стоят батальоны,

Там ёлки как пики, как выстрелы — клёны,

Их корни как шкворни, сучки как стропила,

Их ветры ласкают, им светят светила.

Там дятлы, качаясь на дубе сыром,

С утра вырубают своим топором

Угрюмые ноты из книги дубрав,

Короткие головы в плечи вобрав. <…>

Если в «Столбцах» прямые лысые мужья сидели как выстрел из ружья, то теперь как выстрел — клёны: вечная природа-жизнь побеждает игру воображения. Жизнь — не озорство, не сатира: жизнь — это всерьёз.

Стук дятла отнюдь не угрюм, он весел, деловит, — угрюмы же — воспоминания о прошлом… Одновременно дятел — метроном, он отстукивает время…

Рождённый пустыней,

Колеблется звук. <…>

Пустыня недавней неволи наконец-то ожила звуком — стихами, песней.

Колеблется синий

На нитке паук. <…>

Кто он, этот паук — соглядатай утра? Так ли он страшен?..

Колеблется воздух,

Прозрачен и чист,

В сияющих звёздах

Колеблется лист.

Лист — это само, новое, живое и свежее, его стихотворение. Звёзды в лучах рассвета, конечно, гаснут и глазу не видны — но поэзия всегда купается в их сиянии.

И, разумеется, давние спутницы его стихов — птицы — тоже тут:

И птицы, одетые в светлые шлемы.

Сидят на воротах забытой поэмы. <…>

Наступает день — и вот показывается муза, обновлённая, юная, радостная, — она в образе безымянной и, пожалуй что, незнакомой девочки, словно бы только что проснувшейся от сна:

И девочка в речке играет нагая

И смотрит на небо, смеясь и мигая. <…>

И рефреном:

Петух запевает, светает, пора!

В лесу под ногами гора серебра.

Жизнь — драгоценна. Пора — снова жить, творить, любить!..

…Кто-то, возможно, спросит: а почему паук — синий, синих пауков-де не бывает?

Синий — потому что на ярком солнце чёрное отливает синевой.

Синий — могло быть написано и бессознательно: по толчку-импульсу гениальной интуиции: слишком резкий эпитет — и единственно тут верный.

Весна послевоенная

Долго наступало это утро — но пришло; и звук, рождённый пустыней, запечатлелся в слове.

Пафос первого, после вынужденной немоты, стихотворения Заболоцкого сдержан, трезв, прозрачен, чист и вполне отчётлив: он предвещает новое слово. И в последующих стихах весны 1946 года это слово появляется на свет — живёт, поёт, пророчит, радуется, торжествует:

И, играя громами, в белом облаке катится слово,

И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы.

(«Гроза»)

В рогах быка опять запела лира.

Пастушьей флейтой стала кость орла,

И понял ты живую прелесть мира

И отделил добро его от зла.

И сквозь покой пространства мирового,

До самых звёзд прошёл девятый вал…

Откройся, мысль! Стань музыкою, слово,

Ударь в сердца, чтоб мир торжествовал!

(«Бетховен»)

Начинай серенаду, скворец!

Сквозь литавры и бубны истории,

Ты — наш первый весенний певец

Из берёзовой консерватории.

Открывай представленье, свистун!

Запрокинься головкою розовой,

Разрывая сияние струн

В самом горле у рощи берёзовой.

Я и сам бы стараться горазд,

Да шепнула мне бабочка-странница:

— Кто бывает весною горласт,

Тот без голоса к лету останется.

(«Уступи мне, скворец, уголок»)

С безоглядной откровенностью и невиданной прежде у него щедростью Заболоцкий выплёскивает изнутри своё лирическое начало, которое он столько лет таил в душе, не давая ему ходу:

С опрокинутым в небо лицом,

С головой непокрытой,

Он торчит у ворот,

Этот проклятый богом старик.

Целый день он поёт,

И напев его грустно-сердитый,

Ударяя в сердца,

Поражает прохожих на миг.

……………………………………

И боюсь я подумать,

Что где-то у края природы

Я такой же слепец

С опрокинутым в небо лицом.

Лишь во мраке души

Наблюдаю я вешние воды,

Собеседую с ними

Только в горестном сердце моём.

О, с каким я трудом

Наблюдаю земные предметы,

Весь в тумане привычек,

Невнимательный, суетный, злой!

Эти песни мои —

Сколько раз они в мире пропеты!

Где найти мне слова

Для возвышенной песни живой?

И куда ты влечёшь меня,

Тёмная грозная муза,

По великим дорогам

Необъятной отчизны моей?

Никогда, никогда

Не искал я с тобою союза,

Никогда не хотел

Подчиниться я власти твоей, —

Ты сама меня выбрала,

И сама ты мне душу пронзила,

Ты сама указала мне

На великое чудо земли…

Пой же, старый слепец!

Ночь подходит. Ночные светила,

Повторяя тебя,

Равнодушно сияют вдали.

(«Слепой»)

Заболоцкий снова, как в натурфилософской молодости, вспоминает великое единство всех живых существ на земле и учительское первенство человека в его взаимосвязи с природой:

Вы слышите, как перед зеркалом речек,

Под листьями ивы, под лапами ели,

Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик,

Не в силах от вашей уйти канители?

Опять ты, природа, меня обманула,

Опять провела меня за нос, как сводня!

Во имя чего среди ливня и гула

Опять, как безумный, брожу я сегодня?

В который ты раз мне твердишь, потаскуха,

Что здесь, на пороге всеобщего тленья,

Не место бессмертным иллюзиям духа,

Что жизнь продолжается только мгновенье!

Вот так я тебе и поверил! Покуда

Не вытряхнут душу из этого тела,

Едва ли иного достоин я чуда,

Чем то, от которого сердце запело.

Мы, люди, — хозяева этого мира.

Его мудрецы и его педагоги,

Затем и поёт Оссианова лира

Над чащею леса, у края берлоги.

От моря до моря, от края до края

Мы учим и пестуем младшего брата.

И бабочки, в солнечном свете играя,

Садятся на лысое темя Сократа.