Забереги - [4]

— Едрит ее, погодушку. Вот свалим да и к Кузьме в красный угол… — зачуханно, заполошно принялся Коля развязывать воз.

Сбросили они только два-три должака, как притопала из деревни Алексеиха, председательша. Она помогла перебросать дрова под навес и уж тогда сказала — вроде как для меринка одного:

— Вот была охота без наряда! Устал? Ну, да ведь ничего, сделаешь две ходки за водой. Телята мычат, лошади не поены. Ничего, до пруда близехонько.

Бочку грузили на телегу уже без сил и без слов. Коля только посмотрел на Домну, и она не решилась напомнить об оставленной ребятне. Тоже поехала с ним.

Алексеиха, грузно припадая на толстые ноги, пошла прямо на скотный двор, а они подвернули к пруду. Пока заполнили необъятную утробу бочки, совсем стемнело. При тусклой заволошной луне подъезжали они к скотному двору. Навстречу им несся плаксивый телячий мык — словно ребятишки сошлись да голосили. Было чувство вины, которое прогоняло усталость. Они еще помогли телятнице, многодетной Марьяше, принесли прямо к котлу по паре ведер. Коля полез по ступенькам к горловине котла и в третий раз, но поскользнулся, обхвостался водой.

— Поезжайте уж поскорей, — прогнала его притопотавшая на выручку Алексеиха. — Рабо-отнички! Что мне с вами делать-то?

Домна знала, что Алексеихе теперь надо покричать, как и Марьяше — поматериться, прежде чем телята напьются теплого пойла. Она кувырнула Колю, точно пустую бочку, в передок телеги, сама вскочила на запятки — н-но, сотона! В кромешной темноте скатали они еще раз к пруду и распряглись уже на другом дворе, в конюшне. Поить лошадей надлежало тому же Коле. В помощниках у него, правда, состоял один из Марьяшиных ребят, Володя, но и на него положиться было нельзя. Тут уж так: старый да малый. Домна опять осталась помогать. Но с лошадьми легче: бочку поставили у колоды, выбили нижнюю затычку — и вода сама слилась. А вывести на водопой лошадей — это уже Володькино дело. Наказав ему не забыть запереть конюшню, Домна взяла Колю под руку:

— Ну-ко, ну-у, потопали-пошлепали.

От конюшни уже рукой подать до дому. Коля гремел начавшим леденеть кожушком, но переставлял ноги. Торопился за сладкой платой.

Так, с Колей под рукой, Домна и ступила на свое крыльцо, радуясь, что в доме проглядывает огонек. Раз светит в окошке, то ребятня, верно, топит на ночь столбянку.

2

Столбянка и в самом деле топилась. Из устья ее по всей избе расходились широкие отсветы. С темноты Домна не сразу обрела глаза. Она наугад подтолкнула Колю к разувайке, что пристроена была слева от дверей, сама потопталась у порога, одновременно и разуваясь, и раздеваясь, и только тогда сообразила, что у них что-то неладно. Чего они тут бедокурят? Не рев Саньки-меньшуна ее испугал, не веник в руке у Веньки-серединочки, не даже скалка, которой размахивал Юрий-большун, — испугала злоба на лицах ребятни. Никогда их такими не видывала. Даже когда дрались с соседской мелюзгой, такого не бывало. Юрий явно боронил от какой-то беды своих братанов, а те это понимали, силились ему помочь. Венька ерошил подпорожный голик, а следом кулдыбал на нестойких ножонках Санька, грозил кому-то грязным кулачишком. Все трое наступали на темный угол запечья. Их подталкивала какая-то ненависть к тому запечному углу, но Домна, как ни силилась, ничего не могла там рассмотреть. А они, ее мужики, ободренные видом матери, пошлепали ближе, ближе к углу, и Юрий уже смело ударился в крик:

— Чё приперлись? Чё? Уходите сейчас же, пока я вам… Есть вам, да? А нам есть не надо, да? Скалкой вот перетяну! Мамка вот вам сейчас тоже!.. Проваливайте! Мамка, мамка, да турни ты их! Они картоху нашу схамали, мы теперь голодные. Мы теперь, мы…

Он, ее большун, других слов не нашел и только помахивал скалкой перед темным углом. Домна все еще не видела, что там скрывается, но тоже почувствовала грозившую семье опасность. Она выхватила из устья столбянки занявшееся с одного конца полено и полезла в запечье. Домовой какой? Из соседской ребятни кто?..

То, что она увидела, осадило ее на пол.

— Ой, не было еще на меня этой напасти!.. — только и выговорила, роняя огневое полено.

Теперь уже и не нужен был свет: и без того ясно, что на них свалилось. Но Венька, забрав полено, услужливо подпалил лучину, целый пучок сразу, и азартно, с охотничьим блеском в глазах светил матери: смотри, мол, какая напасть на нас свалилась, гони ее прочь!

Домна враскоряку села у входа в запечье. Все у нее в голове смешалось, заныло в груди от тяжелого предчувствия. Там, между лоханью и печью, поближе к теплу, сидела тряпьем укутанная женщина, а за спиной у нее торчал привязанный шалью мальчонок. Годов пяти, не меньше. Женщина не подавала голосу, даже свет ее не слепил, а мальчонок зыркал затекшими глазенками и, держа в руке нечищенную картофелину, жадно, торопливо хватал ее, словно зная, что сейчас отберут.

— Коля, да Коля! — позвала Домна. — Видишь, что деется?

— Вижу, как не видеть, — прилапошил сюда и Коля, уже босой. — Куированные. Выпроваживай с богом, Домна. Потом поздно будет. Потом тебе их припишут. Всем не прожить, все равно кому-то умирать надо. Кузьма преподобный, помилуй мя!